Иное... [СИ]

— Дура!.. Дура-я!.. У меня такая хорошая жизнь была… прекрасная… замечательная…любящие родители… квартира двухкомнатная от бабушки досталась…работа… Я ведь в отличие от других ни в чем не нуждалась, ни на чем ни экономила, позволить могла себе и фитнес, и солярий, и наращивание ногтей, и наряды в дорогих бутиках, и не менее дорогую косметику… Я отдыхала на море, была за границей, в Праге, Париже, Лондоне, Венеции… Ужинала в ресторанах, ходила в ночные клубы…. Дура!.. Дура — я! И если бы я даже этого не имела, даже если бы жила плохо, перебиваясь с копейки на копейку, даже если бы снимала квартиру или вообще снять не могла… то сейчас… сейчас бы я никогда так не поступила… Никогда бы ни убила себя, — и я горько заплакала, крупные слезы потоками хлынули из моих глаз на щеки и смешались с водой, а я тяжело всхлипнув, передернула плечами от горя и сырости, что царила на моей коже, волосах и вещах да поспешно повернув голову по направлению движения, зарыдала.

— Ну…ну… не плачь, — негромко сказал Андрей и тоже протяжно вздохнул. — Чё теперь слезы лить… поздно теперь… Теперь надо шагать, а потом увидев ту дверь войти первой. Слышишь меня, Оля, первой… И если будут за нее драться, толкать, пинать… ты ее не уступай… никому… ни мне, никому другому. Главное помни, надо крепко держаться за ручку, чтоб значит твою руку с нее не сдернули… И вот если ты удержишься за нее, за эту самую ручку, дверь подастся и ты туда войдешь… Там правда, кроме белого тумана ничего не видать, но это может нарочно так.

Я перестала рыдать, затихла, смахнула с лица соленые потоки воды, перемешанные со слезами, каковые мигом разбавились кровью стекающей с перебинтованных запястий, и, проведя лицом по правому плечу где кудлатой бахромой торчали оборвыши рукава, скинула на желтый трикотаж остатки крови. Они сейчас же набухнув будто весенние распускающиеся почки скатились вниз по футболке, и, оторвавшись от нее упали на пол, да впитались в его поверхность, словно их никогда… никогда и не было…

Не было…

Их может и не было, а мы — я, Андрей и все те, кто шел впереди, позади и слева… мы все были. И мы шли туда… вперед стремясь к той неизведанной двери, оная поглотив нас быть может дарует нам спокойствие, очередной шанс, а быть может отправит нас куда-то в более страшное место.

Я страшилась и этого места, и самой этой мысли, которая стала преследовать меня, страшилась высказать ее вслух…

Я боялась высказать эту мысль не только Андрею, но и себе…

Андрей…на самом деле он не был злобным, жестоким и малообразованным. Он был просто таким же, как и все мы, обреченным, но в отличие от тех безумцев, что проходили мимо сохранил разумность речи и волю, желание не страшась двигаться вперед, туда к иному, другому, новому…

Однако он был атеист, он не верил в Бога… ни в иудейского Тетраграмматона, ни в христианского Иисуса, ни в мусульманского Аллаха, ни в индусского Будду, ни в славянского Сварога, а потому в отличие от меня, которая стала сомневаться в своем неверии, шагал бодро и смело, всеми силами желая проникнуть в эту дверь.

Хотя впрочем, этого желал не он один…

Двери появлялись не часто, а когда выскакивали в стенах я и шедшие рядом люди останавливались. Я, освобождая от текущей воды глаза, видела, как устремлялись к ней самоубийцы из моего ряда, он кидались на нее будто безумные, рвали из рук друг дружки заветную ручку, колотили соперников по головам, кусали за уши, руки, носы, вырывали остатки волос. И всякий раз переломанный, похожий на утку, парень бежал к двери и также, как и другие вступал за нее в единоборство.

В таких случаях Андрей выглядывал из-за моего плеча и негромко комментировал происходящее:

— Не… нам Олюсек с тобой не зачем бежать… слишком много народу собралось, не пробиться.

И сдерживал своей спиной нервных позади себя самоубийц, злобно на них гаркая и грозя, особа прытким своим мощным, наполненным силой кулаком.

А иногда дверь появлялась слева и когда к ней устремлялись идущие в левом ряду самоубийцы, он, если я останавливалась и наблюдала за потасовкой, нежно подталкивал рукой меня в спину и негромко говорил:

— И туда нам не стоит идти, а то эти левые так надают за то, что ты сунулся не в свой ряд… долго потом будешь плюхать носом, и потирать отбитые места… Каждый ряд должен входить в те двери, кои справа от него, и не глядеть, не покушаться на левые. Это мне сразу объяснили, не успел я сюда прийти… Помню пришел я тогда, и по неопытности решил, не разумно так, проскочить к внезапно появившейся в левой стене двери… Ох! видела бы ты, Олюсек, как мне тогда досталось от трех здоровенных таких мужиков… уж как я не отбивался, а был повален на пол и избит их ножищами… Очень я пожалел тогда, что сделал этот неверный шаг и покусился на дверь чужого ряда, потирая избитые и болевшие места.

— И никто не заступился? — спросила я, чувствуя обиду за Андрея которого так болезненно испинали, в принципе ни за что, и уже совсем позабыв как когда-то… давным давно мне досталось от него.