Когда Санька вошёл в разум и стал приставать к маме с неудобными вопросами, она рассказала, что «папу убили злые дяди, которым он мешал воровать». Мальчик надувал щёки от гордости за отца и ходил героем, пока однажды, случайно подслушав разговор мамы с дедом, не узнал позорную тайну семьи, тщательно скрываемую от мальчика. Оказывается, папаша их банально бросил.
Игорь Трошин был известным в то время журналистом — вёл колонку криминальной хроники в «Смене». Потом в газете случилась какая–то некрасивая история с заказной публикацией. Дело в журналистской среде обычное, но Трошин, видимо, что–то не рассчитал, разразился скандал, было разбирательство. На него повесили всех собак и, чтобы успокоить общественное мнение, с треском выгнали с работы. Трошин было устроился в «Вечерний Петербург», но и в «Вечёрке» долго не задержался, стал пить, сошёлся с женщиной и, в конце концов, после череды неприятных разговоров с женой и дедом, собрал пожитки и перебрался к любовнице.
Эта новость стала для Саньки настоящей трагедией. Он, естественно, сделал вид, что тупой, — типа ничего не знает, ни во что «не въезжает», и постарался выкинуть это своё знание из головы, как неприятный сон. Но однажды совершенно случайно наткнулся в семейном архиве на толстенную пачку квитанций с ежемесячными денежными переводами (его гордая мама конечно же на алименты не подавала), из которых и узнал адрес своего блудного папаши. Тот жил во Всеволожске, в получасе езды от Питера. Саша даже съездил туда разок, взглянуть на предка. Честно говоря, папаша не произвёл на него впечатления. Может быть потому, что Саша долгие годы рисовал себе образ непримиримого борца–журналиста, этакого героя–правдолюбца. А увидел, вопреки ожиданиям, побитого жизнью сутулого очкарика с лицом спившегося интеллигента. Отец с новой семьёй обитал у чёрта на куличках, от станции надо было минут сорок добираться пешком или ждать переполненного автобуса. Микрорайон, в отличие от курортного, утопающего в сосновом бору Всеволожска, был застроен панельными «коробками» на бывшей свалке, и звался местными Полем Чудес. Именно так и сказала бабушка, показавшая Саше дорогу:
— Дорожная? Так это на Поле Чудес. Иди, парень, всё время прямо, увидишь на горушке новостройки, там твоя Дорожная и есть.
Папаша, судя по всему, времени зря не терял — у Саши, оказывается, была сестрица — полная некрасивая девочка в больших очках.
Во Всеволожск Саша поехал на маршрутке, на вокзале маячить не хотелось. Ни о каком розыске, конечно, речи быть пока не могло, но, как говорит Борзый, бережёного бог бережёт, а того, кто не бережётся, мент стережёт. Встретил Саша отца у подъезда, заранее подгадал, когда тот с работы пойдёт. Трошин тянул журналистскую лямку в районной газете, где график работы был свободным. В первую половину дня отец в редакции, как правило, не показывался, зато вечером задерживался допоздна. Пока завтрашний номер не сверстают, домой сотрудники не уходили. Трошин сына не узнал, и когда, уже в сумерках, на его пути встал незнакомый парень, засуетился, сделал было шаг в сторону, уступая тротуар. Когда же Саша представился, родитель искренне обрадовался, сверкнул очками, обнял сына.
Саша украдкой поморщился — от отца пахло какой–то затхлостью. В «Секонд Хенде» он, что ли, одевается?
Растроганный Трошин покрутил сына так и сяк, похлопал по плечам, ощупал бицепсы.
— Вырос! Возмужал… Давай, — сказал, — в кафе посидим, дома я ремонт затеял.
Саша видел, что отец растерян и домой вести его побаивается — слишком много говорит, в затылке то и дело скребёт и глаза отводит. В общем, как перед дракой, если заранее струсил.
«В кафе, так в кафе, мне пофиг», — подумал Саша.
Отец заказал по салатику, кофейку заварить попросил, бутылку Гжелки принесли. Саша обратил внимание, как у отца мелко–мелко подрагивали руки, когда тот разливает водку. В предвкушении выпивки папаша стал оживлённым, плечи расправились, кожа на щеках подтянулась и заалела. Куда только делся затюканный жизнью интеллигент. Он сыпал цитатами, попытался даже пофилософствовать на тему «отцы и дети».
От водки Саша отказался, не пью, пояснил, спортом занимаюсь. Отец похвалил, свою рюмку тоже отодвинул, а потом скоренько сцапал и вылил в себя, только кадык дёрнулся.
— Как ты, папа? — спросил Саша
— Да что я, сынок, — засуетился тот, наливая вторую. — Работаю в районной газете, в отделе писем, не бог весь что, конечно. Иногда удаётся тиснуть статейку, за отдельную плату, естественно, — хихикнул он. — Вот и сегодня гонорар получил, — Трошин любовно оглядел стол и потёр руки. — В общем, живу, сынок. Как все…
Саше почудилось, что папаша хотел сказать: «как все советские люди».
«И этот тоже — как все».
Саша смотрел, как его некогда блестящий отец целится вилкой в редиску, в то время как глаза косят на бутылку. Посмотрит на сына, вроде бы потянется к нему нутром, а зрачки тут же убегают к сосуду с пойлом. Стёкла очков запотели, на лбу отца выступили крупные капли пота, одна повисла на кончике носа.