Иноходец

Два с половиной часа они добирались до места, сначала — по окружной, потом — по Мурманке. Выходной день — пробки. На сто шестом километре свернули с трассы, вёрст через десять кончился асфальт, машина завиляла, объезжая ухабы. Вскоре за серыми от пыли кустами замелькали разнокалиберные домики. Въехали в садоводство. Оказалось, у Мирона здесь куплена дачка.

— Зачем она вам? — удивился Саша. Картошку будете сажать?

— Шоб було! — отрезал тренер.

Мобильный он Саше так и не вернул, спалишься, сказал.

Хорошо в деревне летом! Саша спал вволю, ел от пуза. В понедельник сходил на разведку. В выходные он слышал, шумели дачники, а на буднях — никого. Саша прислушался — в начале линии, на въезде, кто–то постукивал. Решил, что надо, пожалуй, сходить познакомиться с соседями, навести мосты, так сказать. На огороженном жёлтеньким штакетником участке дядька в дырявой тельняшке, на голове — завязанный узелками носовой платок, борода лопатой, оседлав бревно, тюкал топориком, янтарные весёлые щепки летели из–под лезвия. Пахло лесом. Саша невольно залюбовался. Ловко у садовода получалось, и не спешит, вроде, а дело спорится.

Познакомились, дядька Евгением назвался, последнее время он в продуктовом автопарке шоферил, месяц, как на пенсионе. Присели в тенёчке. Дядька предложил сигаретку, Саша отказался.

— Одобряю, — похвалил сосед и закашлялся — А я вот никак не могу бросить эту заразу. Сколько раз уже пытался.

Стал Саша к Евгению захаживать. Дядька он был интересный, чем–то деда напоминал. Может быть, тельняшкой.

Мирон чуть ли не через день наезжал.

— Плохи твои дела, Енохов, — сетовал он, качая головой.

Ну, прямо отец родной, умилился Саша.

— Мужик, которого ты отоварил, лежит в больнице с черепно–мозговой. В коме!.. — Тренер выдержал паузу и со значением посмотрел на Сашу. — Говорил же, нужно добивать. Нет человека — нет проблемы. Теперь придётся адвоката нанимать, пусть провентилирует, что да как.

Саша приуныл. Черепно–мозговая. Да ещё рука. Он почувствовал, как хрустнул сустав. Коленом–то, вроде бы, и не сильно бил. Не рассчитал сгоряча. Во, блин, попал! Что теперь делать? Это же какие деньги тому адвокату платить придётся? Где их взять, эти деньги?

Мирон ткнул его в плечо кулаком, Саша и уклоняться не стал.

— Выше нос, дружище, что–нибудь придумаю. Мы же с тобой друзья, не абы как…

Через два дня тренер приехал хмурый, как грозовая туча, на Сашу и не посмотрел, спать завалился.

К вечеру Мирон проголодался, принёс из машины квадратную литровую бутылку с плавающим внутри красным стручком перца. Саша удивился — как его смогли туда запихать, такой большой. Мирон выцедил стакан, крякнул, аппетитно хрустнул луковицей:

— Украинская з пэрцэм, — показал он пальцем на бутылку… — Валить тебе надо, Енохов! Дело на тебя завели, видно, решили показательный процесс устроить. Чтобы другим неповадно было. Буржуи должны чувствовать защиту государства. Понял, нет? Подумай сам, ну побегаешь ты до морозов, а дальше что? Решайся, Енохов. Молодой, здоровый. Вся жизнь впереди. А в этой стране ловить уже нечего. Скоро здесь концлагеря начнут строить, если ещё не начали.

Мирон уставился в Сашины глаза. Взгляд у него был мутный, как у снулой рыбы.

— Документы мы тебе сделаем, через кордон переправим. Поедешь в Украину?

Тренер налил второй стакан и сразу же залпом выпил.

Саша не знал, что и думать. Мирон считался непьющим. Видно, не так у него всё и ладно.

Мирон удивлённо посмотрел на надкушенную луковицу, которую так и держал в руке. Швырнул её в сердцах на стол. Луковка закатилась за хлебницу.

— Есть у меня в Днепропетровске дружок армейский. Он поможет, сведёт с кем надо. В Украине хлопцы своими руками скинули коррупционный режим, добились воли, теперь гуляют казачки. Никого не боятся, сам чёрт им не брат! Денег заработаешь, человеком станешь. Слышь, Енохов?

Мирон мечтательно прикрыл глаза:

— А с деньгами–то… с деньгами, что хошь. Хошь — в Европу, хошь — в Америку.

Он через стол наклонился к самому лицу Саши. Изо рта Мирона, перебивая луковый запах, разило сивухой, как тогда от отца.

— Хороший ты парень, Енохов. Люблю тебя.

Мирон потянулся через стол обниматься. Саша отстранился.

— Ладно, чего темнить. Вместе едем! Я здесь четыре года пахал, делянку окучивал. Думал, на батькивщине дом построю. У нас же там не заробишь. На Волыни все хитро… хитроумные. — Мирон откинулся на стуле и залился мелким смехом.

Саше показалось, что тот хотел произнести другое слово.

Отсмеявшись и смахнув рукавом слёзы, Мирон оскалился:

— А теперь всё хотят отнять, волки. (Он произнёс «Вовки»). Брешешь! — Мирон погрозил кому–то кулаком.

С минуту он сидел неподвижно, играя желваками на скулах, а затем поманил Сашу пальцем и снизил голос до шёпота.

— Я почти всё распродал. На той неделе валим…