Инсбрукская волчица

Полупьяные девицы лёгкого поведения, мелькающие на перекрёстках и у оживлённых улиц, оборванные рабочие, ремесленники, едва сводящие концы с концами, жуликоватого вида картёжники и напёрсточники служили красочной иллюстрацией жизни на самой её обочине.

То, какой видели Вену иногородние, наслушавшиеся всяких небылиц про роскошные кварталы, где разве что золото рекой не течёт, где в уютных ресторанах подают изысканные блюда, блеск театров и прочих культурных заведений, резко отличалась от Вены настоящей. Вена – город в городе, где средоточие благополучия и роскоши – центр, окружали обшарпанные ветхие дома городской бедноты.

В таких условиях я жил несколько лет. Вечно угрюмые работяги, хвастливые турки и бесцельно слоняющиеся нищие стали моими соседями, и я настолько привык к ним, что одна мысль, что можно жить иначе, удивляла меня. Теперь, по прошествии двадцати с лишним лет, мне с трудом верится, что я когда-то жил в грязном унылом переулке. Всё смыли волны времени. В том числе и дурные воспоминания, не считая тех, что надолго отпечатались в моём сознании.

Воздух был тих и недвижим. Я быстрым шагом шёл в сторону полицейского участка, и только, когда подошёл достаточно близко, у меня развеялось ощущение, что город вымер. Полицейские шумно переговаривались между собой. Из их разговоров я понял, что наше дело теперь взято на контроль непосредственно городскими властями. Этого только не хватало! Эти жирные, лоснящиеся кабинетные крысы умеют только требовать и советовать, что делать. Лучше бы делали то, что им по статусу положено, тогда бы им цены не было.

Кляйн уже был на рабочем месте. Выглядел не лучшим образом. У него на лице всегда отражалось его текущее состояние, и сразу было видно, что Мартин не выспался, устал, чем-то сильно обеспокоен. С него бы только карикатуры писать.

– Здравствуйте, инспектор, – устало произнёс толстяк, сдвигая на край стола кипу бумаг, – тут как раз из восьмого класса больше всего пострадавших. Из тридцати девятнадцать погибло. Две трети. Десяток – в больницах с серьёзными травмами. Так что целью убийцы были именно они. Вот списки тех, кто не пострадал или отсутствовал на уроках во время пожара.

В злосчастном списке было четыре фамилии. Здесь было напечатано короткое досье на каждую из потенциальных подозреваемых, рост и характеристика с места учёбы.

– Так… Эльза Шнайдер… Ушла, сославшись на плохое самочувствие… Сразу отметаем, – таков был мой вердикт. – Она макушкой еле-еле до крышки стола достаёт. А убийце, чтобы схватить Гюнст и Вильхельм так, чтобы они впали в шок, надо быть как минимум выше ростом, чем сами убитые. Да и вообще, она блондинка. Ага… Милица Гранчар. Судя по всему, душевно больна.

Идеальная подозреваемая! Мало того, что высокого роста, причём – шатенка, так ещё и имеет отрицательную характеристику. И душевная болезнь – чем не мотив? Кроме того, в последние годы у неё часто случались нервные припадки, а это только раздувало едва тлеющий огонёк подозрений. Однако, увы, у неё железное алиби – Гранчар вот уже три месяца, как уехала в Далмацию отдохнуть и подлечиться. Как это ни прискорбно, но такая, казалось бы, идеальная подозреваемая, отпадала. Осталось две: Герда Мейерсдорф и Анна Зигель. Обе достаточно высокого роста, плотно сложены и теоретически могли напасть на Гюнст и Вильхельм так, чтобы они от шока пикнуть не успели и столь же внезапно напасть на мужчину в туалете.

Кажется, я понял, куда ветер дует, и где у убийцы больная мозоль. Пока у неё свежи воспоминания, надо активно лить воду на эту мельницу, при случае делая акцент на своих догадках. Как ни крути, а из голых кирпичей не построишь забор, как и из одних подозрений и догадок никогда не составишь весомого доказательства. В списке подозреваемых было лишь две фамилии. Но, кажется, я уже догадывался, кто убийца. Я тотчас отправил Кляйна допрашивать Герду Мейерсдорф, а сам отправился по адресу, где жила Анна Катрин Зигель шестнадцати лет от роду.

Глава 25. Первая подозреваемая

Прежде, чем навестить Зигель, я решил заглянуть в больницу. Кто-то из её одноклассниц мог прийти в себя и наверняка готов был дать показания. На пороге меня встретил сам главврач: полулысый грузный мужчина лет пятидесяти.

– А-а, господин инспектор! – воскликнул он, проведя пальцем по своим пышным усам, – думаю, вы можете уже кое-кого допросить. Некоторые из них пришли в себя и уже достаточно внятно соображают. Эта хорватская фройляйн как-то особенно быстро поправляется. Этой ночью пришла в сознание.

– Понял, – лаконично ответил я, – а что насчёт вот этих? – я показал список учениц восьмого класса, пострадавших при пожаре.

– Фройляйн Кауффельдт отделалась сломанной ногой. Родители настояли на том, чтобы мы позволили ей лечиться дома. Хотя я и был против… Ну ладно, если вы хотите допросить кого-то из них, – он указал на список восьмиклассниц, – то Манджукич пока чувствует себя лучше всех.

– Негусто, – скептически покачал головой я, – ну да ладно, уж что имеем.