Инсбрукская волчица

Доктор кивнул медсестре, и та молча проводила меня в палату. Это была тесная комната на восемь мест, и все койки были заняты. Некоторые больные с интересом разглядывали посетителя, некоторые же продолжали лежать на своих местах, делая вид, что ничего не происходит.

– Фройляйн Манджукич! – прозвучал звонкий голос сестры, – к вам полиция.

Тотчас всполошилась сиделка, полная дама средних лет. Она приставлена была наблюдать за состоянием больных и немедленно докладывать доктору, если кому-то станет хуже.

– Она ведь слаба ещё! – тараторила эта беспокойная женщина, – может, не стоит?

– Да пусть допрашивает, – послышался слабый голосок с третьей справа койки.

Я посмотрел на пациентку и аж присвистнул: неужели это – Сара Манджукич? Растрёпанная, с синюшным лицом страхолюдина, одетая в больничную рубашку, абсолютно не походила на ту эффектную фройляйн с фотокарточки. С недавних пор Сара изменила причёску: теперь она носила японскую заколку, а рядом с лицом свисали две длинные пряди. Славянка со жгучим лукавым взглядом точно куда-то испарилась, и теперь красотка Сара представляла из себя жалкое зрелище. С самой Сары всё будто слезло, она выглядела подавленной. Руками она двигала с трудом, и так, будто кто-то дёргал за ниточки. Лишь когда я приблизился к её койке почти вплотную, стало слышно, как она дышит.

– Здравствуйте, меня зовут Флориан Дитрих, я расследую преступление. Хотелось бы задать вам пару вопросов.

– Э… У вас есть ко мне вопросы? – тихим голосом спросила Сара, приподнимаясь с помощью сиделки.

– Конечно, мы обязаны проверять всех и вся. Чем быстрее мы закончим, тем лучше будет для нас обоих. Согласны?

Сара лишь слабо качнула головой, показывая тем самым, что готова ответить на мои вопросы.

– Чудно! – воскликнул я, – вы можете рассказать о том, что случилось вчера после двух часов дня?

– То и случилось, – процедила сквозь зубы Сара, – меня чуть не растоптали. Мало того, что едва не поджарилась заживо, так ещё на земле меня топчут все, кому не лень! Посмотрите, что они со мной сделали! По лицу тоже оттоптались, рёбра мне сломали, а мне дышать больно!

«Ну дела! Всё она о себе, да о себе. Похоже, наша хорватская фройляйн большая эгоистка», – подумал я.

– Вас ничего вчера до пожара не насторожило?

– Всё, как обычно, – Сара осторожно глотнула воду из стакана, – шли уроки, потом слышу – откуда-то крики, дымом потянуло… Потом дверь загорелась, а потом как вспыхнуло… Мы пытались вырваться из класса, без толку. Стали уже просто из окон прыгать. Гренадерша помогла нам их выбить. Сама изрезалась вся. А у нас поднялась толчея… – Сара смахнула слезу с правой щеки, – я упала сама, потом ещё помню: крики, грохот, меня саму чуть не растоптали… Ну, а потом стихло всё. Отец всю ночь тут просидел, потом уже спрашивал, как я. Говорил, мама чуть с ума не сошла. Ну вот… Это всё, что я помню.

– Что вы можете рассказать об Анне Зигель? – я решил не терять время зря.

Никто из восьмиклассниц не видел убийцу, это же очевидно.

– Забитая, тихая, – последовал лаконичный ответ, – всегда одна.

– Ага! Значит, она не ладила с одноклассницами? – чуть не вскочил я.

– «Не ладила» – это ещё слабо сказано, – процедила сквозь зубы Манджукич, – они ей жить не давали: били, насмехались… Как она их только терпела?

Хмм… Головоломка постепенно складывалась в единое целое: забитая ученица, устав от непрерывных издевательств в школе, решила разом все проблемы, как бы цинично это ни звучало.

– Так-так… А ничего вас накануне не насторожило в поведении Зигель? Может, она была взвинчена или наоборот?

– Да как обычно, – равнодушно ответила Сара, – она всегда молчалива, смотрит на всех исподлобья. А в последнее время так вообще… Имела постоянно взыскания. Накануне пришла сонная, на лице какие-то отметины, а на платье – шов. Молчала все уроки, села одна и ни на кого внимания не обращала. А потом вдруг сказала, что ей плохо и отпросилась с уроков. Ну, а потом… Вы уже знаете… Так что, вы подозреваете Анну? – встрепенулась Манджукич и тут же стиснула зубы: дали о себе знать сломанные рёбра.

– Пока у меня слишком мало сведений, чтобы сказать наверняка, – уклончиво ответил я, – в любом случае, проверять придётся всех. Зигель – в первую очередь. До встречи, фройляйн Манджукич! Скорейшего вам выздоровления!

К трём часам дня я закончил допросы свидетелей и потерпевших. К сожалению, допросить фройляйн Лауэр не представлялось возможным: её состояние было тяжёлым. Вчерашнее потрясение, усугублённое большим сроком беременности, требовало длительного отдыха. Но я и без этого был уже уверен на все сто, что убийца – Анна Зигель. Я пытался спровоцировать её на откровенность, но она пока с успехом отбивала все атаки. Хотя мне казалось, несколько раз Анна была близка к тому, чтобы проговориться или, не выдержав моего напора, сдаться. Кто знает, что было бы, не отвлеки меня её мать в самый ответственный момент. Однако заряд был дан хороший. Когда я упоминал про «длинный уродливый шов», на её лице отразилось настоящее смятение. Вот, вот, где у неё Ахиллесова пята! При случае надо её додавить.