Инсбрукская волчица

Контраргументы Кляйна выглядели вполне логичными, хотя и не столь убедительными, как если бы на его месте был Марк. Мой брат был достаточно известным адвокатом, и иногда я с ним устраивал полемику относительно верности моих теорий. Марк из тех, кто становится для следователей строгим экзаменатором, не прощающим оплошностей. По сути, адвокат экзаменует следователя на соответствие своей должности. Теперь Марк жил в Вене, и побеседовать с ним пока не представлялось возможным.

– Да, – с некоторым разочарованием ответил я, – доказательная база пока что сырая. С таким набором много не навоюешь. Кстати, что забыл сказать: нам нужен химик. Школьница не сможет в одиночку сделать взрывчатку. Надо отработать связи Зигель и выяснить, кто из её знакомых обладал познаниями в химии.

– Чуть теплее, – кивнул Кляйн, – и всё-таки, мне кажется, вы поторопились.

– Кажется – крестись, – с усмешкой ответил я, сев обратно за стол.

Впереди было самое сложное: оперативное совещание, на котором мне придётся с боем доказывать свою правоту коллегам и начальству. Моя уверенность слегка пошатнулась. Не взял ли я грех на душу, сходу обвинив Анну Зигель в убийстве? Моё внутреннее напряжение с каждой минутой нарастало, подобно снежному кому. Цена ошибки будет слишком высока.

***

Если кто-то думает, что инициировать арест человека, особенно несовершеннолетней девушки, очень легко, то он глубоко ошибается. На составление этого документа и продвижение его по инстанциям обычно уходит несколько дней.

В некоторых бесспорных случаях обычный процесс ускоряется. Но в том-то и дело, что случай казался бесспорным только мне, а инспектор округа, как и другое начальство, разделяли мнение Кляйна, считая улики косвенными.

Я очень нервничал. Буквально кожей чувствуя, что Анна вот-вот покинет Инсбрук. Наконец, всё было готово. У меня на столе лежал подписанный ордер на арест. И в это время раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказал я, не отрываясь от бумаг.

Передо мной стоял человек несколько диковатого вида. Высокий, с растрёпанной шевелюрой, в добротном, но измятом клетчатом пальто.

– Представьтесь, пожалуйста, – обратился я к нему, так как посетитель молча стоял, не торопясь называть своё имя.

– Инженер Филипп Гранчар, – тихо и медленно произнёс он. Затем глаза его сверкнули, он высоко поднял подбородок и вскрикнул: – У меня пропала дочь! Найдите её!

За всё время, прошедшее после пожара, во время допроса свидетелей и изучения списков злополучного восьмого класса и бесед с Анной Зигель и её матерью я на все сто был уверен в непричастности к преступлению Милицы Гранчар. Просто в силу её физического отсутствия в Инсбруке.

Глядя на характеристику, составленную этой ученице классной дамой два года назад, я понимал, что девушка с такими, мягко говоря, особенностями психики запросто может быть замешана в преступлении. Многие свидетели называли её откровенно ненормальной. Но ведь её и в городе не было!

Теперь я задумался – а не было ли?

– Садитесь, – предложил я Филиппу, – садитесь, и расскажите всё подробно!

Инженер ещё раз дико оглянулся, у меня мелькнула мысль, а здоров ли он сам? Ходили слухи, что он также страдает душевной болезнью, может быть, просто очень много пьёт.

От взволнованного отца Милицы я услышал следующее:

За два дня перед пожаром инженер получил телеграмму от своей двоюродной тётки из Далмации. В телеграмме сообщалось, что Мила Гранчар ушла прогуляться перед сном, и в дом родственников не вернулась.

Они пытались найти её, сначала самостоятельно, затем с помощью местной полиции. Никаких следов девушки никто не обнаружил.

– Скажите, пожалуйста, – обратился я к инженеру, – какой размер обуви носит ваша дочь?

Филипп вылупился на меня в изумлении, потом вскочил и закричал с жаром:

– Что вы спрашиваете? Какой размер, какая обувь? Ищите её, её похитили! С тех пор, как она пропала, уже несколько раз прошли дожди! Вы не найдёте её по следам ботинок!

– Успокойтесь, сядьте, – я постарался говорить как можно мягче, – поверьте, у полиции есть свои методы, с помощью которых мы ищем людей. Размер обуви в данном случае очень важен.

– Я не знаю, – пробормотал несчастный отец, – понимаете, мы небогаты. Обычно обувь для Милы нам присылали родственники. Я никогда не интересовался размером.

– Осталась ли какая-нибудь обувь Милы в вашем доме? – спросил я.

– Да, конечно… – пробормотал он, глядя на меня с недоверием. Видимо, он явно не понимал, причём тут обувь и её размер.

Я выглянул в коридор, позвал дежурного и попросил его следовать за инженером в его дом с целью изъятия под расписку ботинок Милицы Гранчар, которые она носила перед отъездом в Далмацию.

Когда они вышли, я посмотрел на ордер на арест Анны Зигель, который продолжал лежать на моём столе.

А так ли прав я был в отношении Анны? Не был ли я слишком самонадеян?