Инсбрукская волчица

Голос математика разительно изменился. Теперь он звучал неприятно – строго и грозно. Он разговаривал так, как будто фройляйн Лауэр сама была нерадивой ученицей, списывающей контрольную у соседки по парте.

Как мне ни было страшно, я толкнула дверь и вошла в учительскую, прервав неприятную сцену.

Думаю, что Жердь обрабатывал таким образом и других своих, более молодых и менее опытных коллег.

Впоследствии я не раз вспоминала его, столкнувшись с человеком, который внешне был абсолютно не похож, но в поведении был почти его двойником – инспектор Дитрих. Точно такие же иезуитские приёмы…

Пасха была поздняя. В первый день каникул я сидела на лавочке в парке возле военного мемориала и читала какую-то книжку. Погода была прекрасная, а книжка интересная, поэтому приближающегося ко мне Филиппа Гранчара я заметила поздно. Было неловко вскакивать и бежать от него без оглядки, но и оставаться мне совсем не хотелось. Я вся сжалась от страха. Филипп, казалось, не замечал моего состояния.

Выглядел он в этот день вполне прилично. Он не был пьян, на нём был новый коричневый костюм и клетчатый шейный платок. Но помня его грязным и рычащим, я не ждала от него ничего хорошего. Он по-прежнему был худой и бледный, и в этом очень смахивал на вампира.

Филипп, улыбаясь, сел рядом со мной на лавочку и с усмешкой сказал:

– Ну, здравствуй, дочка! Как там в сказке было? Кай, наконец-то я нашла тебя!.. Вроде так…

– Добрый день, – слабым голосом ответила я, стараясь отодвинуться от него на самый край лавочки.

– Да ты боишься меня, что ли? – вдруг участливо спросил инженер, – не бойся, я не ем на обед маленьких девочек. Просто у меня… Не надо тебе это знать. Я про Милу хотел сказать тебе: ты бы навестила её. Она мечтательница немного. Фантазёрка, как её покойная мать. Но она добрая девочка. Добрая, добрая девочка… – повторил Филипп, думая о чём-то своём.

– Хорошо. Я приду. До свидания, – пискнула я и встала с лавочки, изо всех сил стараясь не бежать.

Значит, отец Милы не верит в её фантазию о нашем родстве… Идти к Миле мне совсем не хотелось.

Я тянула до последнего дня каникул. Но с самых ранних лет меня учили выполнять свои обещания, поэтому в последний день я всё-таки с утра собралась и пошла к уже знакомому коричневому домику у станции.

По разговору с её отцом я решила, что Мила очень скучает и несказанно мне обрадуется. Сейчас она жила у себя дома. Иногда она приходила ко мне после уроков, и мы вместе готовили задания на следующий день. Но чаще я оставалась с ней на пару часов в гимназии. Я понимала, что Мила была бы не против снова поселиться у нас, но так как родители об этом не заговаривали, я тоже молчала. Намёки Милы о нашем родстве выводили меня из себя.

«Конечно, ей скучно, а может быть, и голодно», – думала я по дороге. В руке у меня болтался завёрнутый в белую бумагу и перевязанный бечёвкой пасхальный подарок – большой кусок телячьего окорока.

Но на деле оказалось всё совсем не так.

Мила встретила меня у порога бледная и серьёзная. Казалось, мой визит поставил её в неловкое положение. На ней тоже было новое платье, розовое в клетку, а волосы были вымыты и аккуратно причёсаны.

В прихожей было очень светло и чисто. Заметив мой удивлённый взгляд, Мила сказала:

– Отец нанял служанку. Не знаю только, надолго ли она у нас задержится.

Я протянула ей окорок. Мила его взяла и переложила из одной руки в другую.

Она постояла, как будто не зная, о чём со мной говорить, затем скованно пригласила в гостиную. Здесь тоже уже не было так пыльно, как в первое моё посещение. Шторы были раздвинуты, а стёкла вымыты. В доме стояла полная тишина. Видимо, ни отца, ни новой служанки не было дома.

– Может быть, посмотрим другие наши фотографии? – спросила Мила, – ты ведь видела не все…

– Хорошо, – согласилась я, мысленно ругая себя за то, что вообще пришла в этот странный дом.

Мила встала коленками на кушетку, потянулась к полке и достала большую клетчатую коробку из-под бальных перчаток.

– У нас, конечно, нет таких дорогих альбомов, как у вас, – проговорила Мила светским тоном, – поэтому фотографии лежат вот здесь…

То, что в доме Гранчаров вообще есть такая вещь, показалось мне удивительным. Бальные перчатки и это семейство? Глупость какая!

В коробке были не только фотографии. Точнее, фотографий здесь было совсем мало. Они лежали вперемешку со старыми письмами в конвертах и без конвертов, высушенными веточками весенних цветов, пожелтевшими венчальными женскими перчатками и малюсенькими вязаными детскими башмачками.

Мила выуживала из всего этого хлама фотографии по одной и рассказывала мне, как когда-то я ей, о том, кто на них запечатлён. Честно говоря, мне было это малоинтересно. Но я старательно таращилась на чужие лица, ожидая момента, когда смогу прервать этот тягостный визит и уйти домой.

– Хочешь кофе? – вдруг неожиданно спросила Мила, как будто о чём-то вспомнив.

– Да, – ответила я, надеясь увидеть новую прислугу Гранчаров, которая меня интересовала. Любопытно было посмотреть на женщину, которая согласилась пойти в услужение в такой дом.