Инсбрукская волчица

Это похоже на сюжет какой-нибудь сатирической комедии! Отца Милы Гранчар вызвали в школу, и он пришёл. Но я точно помню, как Мила мне уклончиво ответила, что отец тяжело болен и нескоро поправится. А тут пришёл какой-то человек со свежим загорелым лицом, вид абсолютно здоровый. И одет опрятно. Интеллигентный и порядочный мужчина, внимательно выслушал все претензии, обещал, что Мила подтянет все предметы. Вроде и похож на того угрюмого хорвата, что сидел в коридоре во время экзаменов, но это точно не он!

12 февраля 1902

Как я и предполагала! Мила призналась мне, что это был Марко, её родной дядя. Отец чувствовал себя плохо, оттого к ней недавно приехал дядя, чтоб присмотреть за ней. И тут-то из Милы, как из рога изобилия, посыпались наболевшие признания. Она рассказала, что в Задаре она какое-то время бродяжничала, попрошайничала, пока её дядя не отыскал. Он и с её отцом похлопотал, и её вытащил из страшной ямы. После её рассказа я едва сдерживала слёзы. Просто в голове не укладывается! И почему же Марко не оставил её у себя? Так бы она была в безопасности, может и училась бы лучше. А отцу на неё, похоже, плевать…»

Глава 14. Дела домашние

Не торопясь, я шла по улицам родного города к своему дому и с нетерпением думала, что сразу же попрошу посмотреть альбом, чтобы убедиться, в абсолютной несхожести двух фотографий. Но, когда я вошла в дом, мне было не до альбома.

Отец, который в это время дня должен был быть на службе, выбежал мне навстречу с дикими глазами, в сбившемся галстуке.

– А, это ты… – на бегу пробормотал он, – не ходи к маме, иди к себе заниматься.

Какие-то женщины переговаривались тихими голосами в спальне матери, затем я услышала протяжный утробный стон, который меня безмерно испугал. Что случилось?

Я попробовала задать этот вопрос прислуге, но она только отмахнулась от меня, торопливо насыпая какие-то высушенные травы в маленькую кастрюльку, кипящую на плите.

Мне никто бы не помешал сейчас пройти в гостиную и вытащить из альбома интересующую меня фотографию усача, но я напрочь забыла о ней, придавленная атмосферой беды и тревоги, царящей в нашем доме.

Из спальни матери время от времени выходила какая-то незнакомая невысокая полная женщина с круглым румяным лицом. Она ласково улыбалась мне и озабоченно семенила на кухню, давать указания прислуге. Я решила, что это сиделка. Чем мама больна? Ведь ещё вчера вечером она казалась совершенно здоровой, только немного слабой и раздражительной.

Обед подали в седьмом часу вечера. В тот вечер он состоял из копчёной селёдки, вчерашнего супа и подгоревшей гороховой каши. На десерт подали мармелад. Никогда у нас за обедом раньше не было более странного сочетания блюд. За обеденным столом собрались я, отец и эта незнакомая толстушка.

– Чем больна мама, что с ней? – спросила я отца.

– Ничего, не думай об этом, мама скоро поправится, – ответил он невнимательно, ковыряясь ложкой в тарелке.

– Конечно, скоро поправится, всё будет хорошо, детка, – почти весело подтвердила толстуха, жадно и быстро хлебая суп.

Поздним вечером из Граца приехала тётя Амалия. Я услышала её голос сквозь неплотно прикрытую дверь, уже лёжа в постели. Она, как всегда тарахтела с огромной скоростью, только сейчас в потоке её речи слышались нотки сочувствия и озабоченности. Уже засыпая, я слышала, что тётка говорит обо мне:

– Но как же, надо хоть что-то рассказать Анне! Девочка же будет переживать, она у вас и так… – тётка перешла на шепот.

– Ах, делайте, что хотите! – в сердцах воскликнул отец.

– Ну, тише-тише, – успокаивала его тётушка, – не надо так кричать, Катрина может услышать, а ей надо спать, восстанавливать силы.

На следующий день Милы в гимназии всё ещё не было. И меня почему-то ни классная дама, ни кто-либо из учителей не спросил о результате моего вчерашнего визита в дом Гранчаров.