Инсбрукская волчица

Сара была оскорблена таким сравнением, однако виду не подала. Примерив ожерелье, она покрасовалась перед нами.

– Мне идёт? – спрашивала она с придыханием.

– Идёт, идёт! – закивали мы.

Мы вышли из лавки, и Сара начала распинаться о том, как ей понравилось украшение, а лавочник задрал цену до небес, хотя сам почти бесплатно получил такую красивую вещь. Теперь она скопила денег, и ей не хватает пяти крон.

– Симона, не одолжишь, а? – хорватка умоляюще посмотрела на неё.

– Ну… Если только отец поделится…

– Давай попробуем! – чуть ли не подскочила Сара.

Предложение мы приняли единогласно и пошли за Симоной в кофейню её отца. По дороге Симона рассказала нам о том, как её папа стал владельцем кафе. Он начинал, как повар в ресторане некого Эрвина Рихтера, и позже стал выкупать у ресторатора акции. Постепенно он смог стать полноценным совладельцем, а когда Рихтер заболел на старости лет, решил для облегчения задачи выдать свою сестру Эмму замуж за ресторатора, чтобы после его смерти (благо Эрвин Рихтер был бездетен) унаследовать прибыльное дело.

Конечно, Рудольф рисковал, однако всё сложилось удачно. Как – не знал никто, да и сами новые владельцы ресторана молчали об этом.

– Лишь бы тётя Эмма не была на кассе, – шепнула Симона. – У неё и геллера не допросишься.

Мы очутились у давно знакомого кафе. Эстер сказала, что пойдёт за чашкой горячего шоколада, а я решила не дразнить свой желудок – карманных денег я была лишена, и это было наказанием мне за якобы кражу копилки.

Было обидно— это ещё слабо сказано, пропасть между мной и родителями лишь увеличивалась. Я надеялась, что хоть словам математика они вняли, но не тут-то было… Их позиция не изменилась: я сама виновата, что мне нет житья, что всё я выдумываю и вообще, мне пора избавляться от воззрения, что все кругом плохие, а я одна хорошая. Доверия уже не было никакого.

– Ну, что вы у входа толпитесь? – спросила Симона, открывая дверь. – Проходите, чего мёрзнете?

И мы зашли.

В этот час здесь было лишь два посетителя. На кассе стояла женщина лет тридцати, а рядом с ней – сам Рудольф Кауффельдт. В середине зала служанка мыла пол, елозя огромной мокрой тряпкой вдоль стойки.

– Пап, привет! – беззаботно крикнула Симона, и Рудольф в ответ улыбнулся во всю ширину своего рта. Это был приземистый плотный мужчина, примерно одного со мной роста. Как и полагается владельцу ресторана, он одет респектабельно: в отглаженный костюмчик. Лицо его неподвижно, губы плотно сжаты, он напоминал мне какого-нибудь чиновника с карикатуры в газете. Рудольф казался мне будто бы восковым – выхолощен до предела – даже волосы у него буквально прилизаны на косой пробор.

– Вас я помню, да, – приветливо кивнул он нам, – вот вы, фройляйн, что-то перестали к нам ходить, – посмотрел он на меня.

– Ну… Мне не на что, – вздохнула я.

– А… Это вас из-за того случая наказали, да?

– Не сыпьте мне соль на рану, – буркнула я, – я вообще ни за что пострадала!

Лукавила я – копилку-то я не брала, а вот лицо Хильде распорола.

– Ну, бывает, что поделать. Я там не был, не мне судить… Так, Симона, что за дело у тебя?

– Папа, – вдохнула Симона, – мне нужно пять крон.

– Пять? – поморщился Рудольф, – может, трёх хватит, а?

– Пять, папа.

– А зачем тебе?

– Ну… Мало ли, какие расходы могут возникнуть… Просто нужно.

Они ещё минуты две торговались, и тогда, наконец, Кауффельдт поддался уговорам дочери и сказал кассирше отсчитать ровно пять крон.

– Вот ведь скупердяй! – шепнула Симона, подойдя ко мне поближе. – Сидит на них, как собака на сене!

Пока кассирша считала мелочь, из подсобки доносился монотонный голос фрау Рихтер. Она считала скатерти, салфетки и прочий ресторанный инвентарь. Если она сейчас выйдет, то закатит скандал, почему Рудольф такой расточительный. По счастью, кассирша успела отсчитать нужную сумму и, поговорив с ресторатором, куда-то побежала.

– Эмма, можешь на кассе подежурить? – спросил Кауффельдт.

– Не сбивай меня со счёта, – донеслось из подсобки, – и с какой радости мне там стоять? Куда кассирша ушла?

– На вокзал – родственников встретить, – пояснил Рудольф, – давай-ка, Эмма, поторопись.

– Не подгоняй меня!

Симона весело крутанулась на каблуке, обернувшись к нам, и тут же с грохотом упала на пол.

– Господи, ты, Боже мой! – выругался Рудольф, бросаясь к дочери,– осторожней надо быть – пол только что вымыли!

Он помог Симоне встать и участливо спросил, не болит ли что.

– Нога, – простонала Симона, – кажется, подвернула.

– Ой, такая ли беда, – проворчал Рудольф, – в кого ты такая неженка? Не сломала ничего, и на том спасибо.

– Домой дойдёшь? – вмешалась в разговор Сара

Говорила она томным, бархатным голосом. Её акцент в такие минуты звучал даже красиво. Она мастерски прикидывалась милой и заботливой, и как ни странно, эти уловки срабатывали! Сара – настоящий дьяволёнок с природным даром убеждения. Симона в ответ молча кивнула и поковыляла к столику, за которым сидела Эстер.