Инсбрукская волчица

– Да разве же это обвинение? – спросил Бекермайер с лёгкой усмешкой, поймав на себе пристальный взгляд Вальтера Манджукича, – тут и не пахнет им. Я со своей стороны, конечно, допускаю, что всё это просто совпадения, однако обстоятельства дела вынуждают меня думать во вполне определённом направлении… Я думаю, это не первый подобный случай. Все воры начинали с того, что брали что-то где-то по мелочи, и если не были пойманы за руку, продолжали воровать. Со временем аппетиты растут. Хочется чего-то большего.

Он метнулся к своему столу, где в вазочке лежали простые карамельки, взял три штуки и положил в карман пиджака.

– Вот я взял, незаметно, сколько взял. Посторонний и не заметит, что стало меньше. А вот так, – он пересыпал уже все в карман, – Уже заметно. Так что, девочки, сами сознаемся или будем дальше отпираться?

– Если вы думаете на меня… – начала было я, но математик меня прервал:

– С вашей стороны красть после того случая с копилкой – самоубийство. Вы же будете первой подозреваемой! Ладно, я отвлёкся. Вот, как, по-вашему, есть ли связь между неожиданным падением фройляйн Кауффельдт, отвлечением ресторатора на неё и пропажей денег из кассы? И вы, Манджукич, как-то очень удобно оказались рядом…

– Да, выходит, мы не гимназистки, а какая-то пиратская шайка, – Сара пыталась говорить с иронией, но нотки раздражения всё равно проскальзывали.

Раздражение и внутренняя паника в ней накипали, она уже не могла подавлять их. «Как бы со зла и не проговорилась», – думала я, глядя на Сару.

– Да, найдите в этой схеме хоть один изъян, Ватсон, – развёл руками Бекермайер, – одно дело красть незаметно, осторожно, в меру. Ну как детвора лазает в сад за яблоками, собирает подгнившую падалицу с земли, и вряд ли кто заметит пропажу. А тут вдруг целую ветку ободрать…

Обстановка в кабинете накалилась. Я сама была, как на иголках и уже готова была рассказать, как Сара спрятала сперва деньги в рукав, потом – в портсигар. Теперь-то я поняла, зачем Сара подсунула Эстер в сумку портсигар с деньгами, а после огорошила её известием о том, что якобы одолжила его. Ведь знай Эстер заранее всю схему, вряд ли у неё получилось бы натурально изобразить удивление.

В этот момент является запыхавшаяся и вспотевшая Симона.

– Фрау Вельзер, они ничего не крали! – кричит она с порога, и вскоре в кабинет врывается и сам Рудольф Кауффельдт.

Он одет по-городскому, в пальто, на голове – шляпа-котелок.

– Руди! – кричит ему тётка, – а кто остался в ресторане?

Но Кауффельдт, не обращая внимания на замечания сестры, зло выхватывает кошелёк и, отсчитав пятнадцать крон, швыряет на стол подле фрау Рихтер.

– Подавись, скряга! Что ты за человек такой? Давишься за каждый геллер! Не разобралась в ситуации, а на девчонок наговариваешь! Ещё дочь мою приплела… У тебя голова на плечах есть, а? Хорошо, хоть Симона прибежала и кричит мне прямо с порога: «Быстрей, пап! Пошли со мной», я спрашиваю, с какой это радости, а она и говорит, что ты, Эмма, заливаешь тут, что якобы они нас обокрали! И не стыдно тебе?! Сама, небось, посеяла эти несчастные кроны!

Внезапный демарш Рудольфа удался, и фрау Рихтер уже не находит возражений и, чтобы скрыть конфуз, вскакивает, словно она вдруг что-то вспомнила:

– Руди! Зачем ты бросил ресторан? Воруйте, кто сколько хочет…

Поспешно раскланявшись, тётка уходит. В этот момент у меня как гора с плеч свалилась. Пронесло. Зато Вальтер Манджукич, разозлённый ситуацией, покраснел так, что румянец стал заметен на его смуглых щеках. Его сейчас что угодно могло распалить, прямо как Филиппа Гранчара в острый период болезни.

– Я полагаю, инцидент исчерпан, прошу прощения за доставленные неудобства, но вы сами видите, что ситуация была неоднозначная, – нарушила тишину фрау Вельзер.

– Все свободны, – кивнул математик, однако при этом посмотрел на нас так пристально, что я невольно опустила взгляд.

В коридоре уже мы облегчённо вздохнули. Мама и вовсе выглядела, как выжатый лимон, зато Филипп Гранчар приободрился, стал каким-то весёлым и беззаботным. И так же воссияла Инга, встретившись с ним у лестницы. Она не ошибалась в Миле.

Вальтер Манджукич же весь трясся от гнева.

– Разнести бы этот ресторан! – шипел он, и только присутствие учителей и начальницы гимназии мешало ему распалиться, прямо как Божена после происшествия с галкой.

А вот мне мама лишь сухо сказала, что рада, если я сделала выводы после кражи копилки. Я задыхалась от гнева, но сдержала себя. Когда Сара поравнялась со мной, Бекермайер подошёл к нам и, пристально посмотрев нам в глаза, произнёс:

– Я слежу за вами, Манджукич. Помните об этом.

Хорватка не нашлась, что ответить. Весь день Сара ходила, как в воду опущенная. Столь внезапного разоблачения она никак не ждала. Её спас только демарш Рудольфа Кауффельдта и нежелание фрау Вельзер выносить скандал на всеобщее обозрение. Она не знала, где именно она оступилась, и почему математик практически мгновенно её раскусил, и ещё долго ходила хмурая и озадаченная.

Из дневника Ингрид Лауэр:

«1 октября 1904 года