Инспектор Золотой тайги

Почти уже отработанный прииск, на котором находилась резиденция Мухловниковой, носил имя святой Евдокии. Однако злоязыкий старатель, ни бога, ни черта не щадящий, называл этот прииск иначе — Дунькин Пуп. Название якобы пошло от некоей Дуньки, смазливой и лихой бабенки, жившей здесь еще в те времена, когда прииск принадлежал покойному Борису Борисовичу Жухлицкому. Дунька была на всю тайгу известная торговка любовью, и такса у нее была строго определенная — жаждущий благосклонности старатель должен был заполнить чистым золотым песком ее пуп, необыкновенно вместительный и глубокий. О дальнейшей судьбе этой таежной Магдалины рассказывали по–разному. Одни говорили, что она живет где–то в большом городе, владеет несколькими каменными домами и раскатывает на собственных рысаках. Другие утверждали совсем обратное: ее–де зарезали и ограбили, когда она со всем накопленным золотом выезжала в жилуху. По словам третьих, Дуньку, прельстившись ее красотой, похитил и сделал своей двенадцатой женой «орочонский князь Бомбахта», кочующий в недоступных местах тайги. Находились и такие, которые доказывали, что нынешняя Дарья Перфильевна и есть та самая Дунька, с помощью шаманов изменившая свою наружность.

Кто знает, была ли история с Дунькой обычной старательской выдумкой, скрашивающей однообразные вечера у костров, или нечто подобное действительно промелькнуло когда–то в лоскутно–пестром прошлом Золотой тайги? Но как бы то ни было, несомненным было одно: Дарья Перфильевна название «Дунькин Пуп» даже слышать не могла и резиденцию свою называла только Учумухом и обязательно растолковывала приезжим, что диковинное это слово — орочонское, а как перевести его на русский — про то никому не ведомо…

До резиденции Мухловниковой добрались поздно. Ни в одном из домов уже не было видно огня. Зверев так и не понял, велик поселок или мал. Однако дом хозяйки прииска, должно быть, из–за тишины показался ему громадным и пустым. Дарья Перфильевна, поручив инженера заботам молчаливой старушки, пропала в таинственных недрах комнат.

Ужинал Зверев в унылом одиночестве. Очир, само собой, был накормлен где–то на кухне и, как понимал Алексей, будет спать вполглаза, устроившись поблизости от лошадей.

Подававшая ужин старушка мешковатой серой одеждой и бесшумными движениями весьма напоминала летучую мышь, от этого становилось еще более неуютно. Еда показалась невкусной, чай — жидким, водка отдавала чем–то вроде керосина, и Алексей не стал даже пробовать ее.

Деликатно скомкав трапезу, Зверев поблагодарил и облегченно встал из–за стола. Старушка отвела его в небольшую каморку, поставила на подоконник коротенький коптящий огарок и, не говоря ни слова, ушмыгнула за дверь.

Оставшись один, Алексей огляделся. Комнатенка была чистая, с одним оконцем, с лавкой и добротно сколоченной деревянной кроватью. Зверев не стал мешкать — разделся, погасил свечу и с наслаждением вытянулся на довольно жесткой перине, от души надеясь, что ни клопы, ни тараканы здесь не водятся. От этой нечисти ему выпадало не раз страдать во время ночевок в разных захолустных поселках, на приисках и заимках, однако притерпеться к этому неизбежному злу Алексей так и не мог…

Положил под голову пистолет, но чисто по привычке — ни один промышленник, даже самый дурной и дикий, не станет, разумеется, убивать в своем доме окружного инженера, как бы тот ему ни насолил и какое бы смутное и бесшабашное время ни корежило таежную жизнь. Куда как проще и безопаснее подстеречь неугодного человека на глухой тропе. А поступить так у хозяев Золотой тайги должен быть большой соблазн, и особенно после позавчерашнего разговора в гостиной Жухлицкого. Откровенно высказывая тогда свои несколько сумбурные взгляды на происходящее в России, Алексей сознавал, что подвергает себя опасности, но ничего с собой поделать не мог — он был воспитан в презрении ко лжи…

Несмотря на усталость, сон почему–то не шел. Должно быть, сказывалась встряска, полученная на злополучном откосе. Интересно, какова высота берегового обрыва в том месте? Метров двадцать пять — тридцать, пожалуй… Вполне достаточно, чтобы превратиться в мешок с костями… Обдумать происшедшее с геологической точки зрения у него давеча не было времени, и он занялся этим сейчас.

Последовательно, шаг за шагом припомнил все до мелочей и окончательно уверился в справедливости мелькнувшей тогда догадки: берег Учумуха сложен пластами кристаллических сланцев, круто наклоненных в сторону реки. «Да, получился типичный «бронированный» склон, замаскированный «живой» осыпью,— подытожил он.— Коварная штука. Помнится, об этом нам что–то говорили на лекциях по курсу геоморфологии…»