Инстинкт матери

– Может, и нет, раз ты так говоришь, но я знаю, что тебе плохо. И мне тоже плохо, котенок, и папе тоже. Это нормально. Ведь мы все очень любили Максима.

– Я не поэтому хочу пойти к нему поиграть, – заявил Мило, вытирая глаза.

– Тогда почему?

– Мне надо поискать Тилапу.

– Тилапу? Тилапу остался у Максима?

Тилапу был тряпочный кролик с длинными ушами, одетый в джинсовый комбинезончик и бейсболку. Мило нравилось с ним играть. Он был не самой дорогой и даже не самой любимой игрушкой, но ребенку было достаточно того, что Летиция закрывала глаза и вздыхала, когда он качал головой.

Не было редкостью, что мальчишки давали друг другу свои игрушки или забывали их друг у друга, когда были еще совсем маленькими. Ничего особенного в этом не было. До сих пор они что-то теряли, путали или забывали, но это обычно оставалось без последствий. Если кто-то из них хотел вернуть себе игрушку, матери созванивались, и через несколько минут маленький владелец получал свое сокровище.

– Я хочу Тилапу, – ныл Мило.

Летиция сочла, что будет неправильно звонить Тифэн и просить ее найти игрушку в комнате сына, погибшего только вчера, и уж тем более ее принести.

– Послушай, Мило, я обещаю, что принесу тебе Тилапу, но не сегодня.

– Но ведь Тилапу мой! – запротестовал он тонким, срывающимся голосом, глядя на мать непонимающим взглядом.

– Я знаю, мой хороший. Но я действительно не могу сейчас пойти и найти его. Надо немного подождать.

При этих словах подбородок мальчугана снова задрожал, и по щекам потекли потоки слез, что опять разбило сердце Летиции и заставило ее уверенность пошатнуться. А что, если действительно позвонить Тифэн? Пусть Тилапу станет предлогом поговорить с подругой, атаковать ту преграду, которую выставило страдание, как лечат перелом: это больно, но иначе нельзя.

– Успокойся, мой маленький, – повторила она, вытирая ему слезы. – Я что-нибудь придумаю.

Собрав все свое мужество, она подошла к телефону.

Потом медленно набрала номер Тифэн и Сильвэна.

Однако, как только прозвучали первые гудки, она почувствовала, как ее охватывает паника. Что сказать подруге? Какие выбрать слова? Как оправдать навязчивое желание увидеться, уже граничащее с остервенением?

Гудки следовали друг за другом, одинаковые и равнодушные, продлевая мучение Летиции. Сердце у нее выпрыгивало из груди, потом она поняла, что больше не хочет услышать голос Тифэн и это молчание в трубке тоже слышать не хочет. Они были дома, и эта уверенность только увеличивала страдание.

После двенадцатого гудка включился автоответчик.

Глава 18

Застыв перед телефоном, Тифэн невидящими глазами смотрела на экран и на появившуюся на нем надпись: «Брюнель». Телефон заливался визгливым сигналом, разрывая молчание, царившее в доме. И это молчание было безжалостнее тишины.

Каждый сигнал, как нож, как электрический разряд, пронзал все ее существо, в паузах обескровливая ее. Каждый сигнал сталкивал ее в пропасть враждебной вселенной, пленницей которой она стала. Как найти в себе силы двигаться по этой земле, когда тебя навсегда покинуло самое дорогое существо?

Тифэн никогда не думала, что моральное страдание будет причинять ей такую физическую боль.

Не думать об этом. Прогнать все слова, все мысли и образы, которые без конца возвращались к ней в адском танце безжалостной беды. И в следующую секунду опять обрести осознание ужасной истины. Замолчать. Не двигаться. Хоть на несколько секунд сохранить иллюзию, что в жизни осталась какая-то цель. А когда эта иллюзия пройдет, испытать все заново, по кругу.

Телефон, наконец, замолчал. И тогда, словно где-то внутри у нее оборвались ниточки, приводящие в движение марионетку, она рухнула на пол и заплакала, удивляясь, что у нее еще остались слезы.

Глава 19

Никогда еще Летиция не ощущала с такой болезненной остротой, как проходит время в медленном бездействии. Кто-то сказал, что страдание материализуется в виде густого, грязного тумана, который поглощает все вокруг. И секунды, и жесты застывают в неподвижности, и выбираться из нее очень трудно, почти болезненно. Разные этапы дня начисто утратили всякое представление о хронологии, и у молодой женщины возникло ощущение, что она приговорена без конца блуждать внутри тюремной камеры, подвешенной в самой середине мертвого времени, которое она сама убила острыми ударами своих мыслей и забот. И теперь было невозможно что-нибудь предпринять, и еще того меньше – здраво и логично рассуждать.

Она была одержима одной мыслью: быть рядом с Тифэн. Все остальное тонуло в невыносимости отчаяния. Однако надо было заниматься Мило, который, отнюдь не менее чувствительный, чем мать, чего только не выдумывал, чтобы привлечь ее внимание. Он то вытворял всяческие глупости, то устраивал провокации, то впадал в наигранный гнев. И до вечера этого нескончаемого дня Летиция едва дожила.