Институт

Она протянула ему банку.

— Кончено. Всё равно вам придётся открыть её — мои руки сильно болят из-за артрита. — Она протянула их, показывая настолько скрюченные пальцы, что они были похожи на коряги. — Я всё ещё могу шить и вязать, но Бог его знает, надолго ли это.

Он открыл банку, слегка поморщился от сильного запаха уксуса, и выудил один огурчик, который был покрыт чем-то, что по мнению Тима, могло быть формальдегидом.

— Дайте сюда! Дайте сюда!

Он протянул ей банку и съел огурец.

— Господи, Энни, мой рот может навсегда отняться.

Она засмеялась, обнажив несколько оставшихся зубов.

— Лучше есть их с хлебом и маслом, и с холодненькой «Эр-Си»[14]. Или с пивом, но я больше не пью.

— Что это вы вяжете? Шарф?

— Господь не придёт в своём собственном одеянии, — сказала Энни. — А теперь идите, мистер Джей, и исполняйте свой долг. Остерегайтесь людей в чёрных машинах. Джордж Оллман всё время говорит о них по радио. Вы ведь знаете, откуда они берутся? — Она хитро посмотрела на него. Возможно, она шутила. Или нет. С Сиротой Энни нельзя было сказать наверняка.

Ещё одним обитателем ночной стороны Дюпре был Корбетт Дентон. Он был городским парикмахером, прозванным в округе Барабанщиком за какой-то подростковый «подвиг», о котором никто толком ничего не знал, кроме того, что его на месяц отстранили от занятий в местной школе. Возможно, он и был шальным в молодые годы, но то время осталось далеко позади. Сейчас Барабанщику было около шестидесяти или перевалило за шестьдесят, он был полноват, с лысиной и страдал бессонницей. Когда ему не спалось, он сидел на крыльце своей парикмахерской и смотрел на пустую главную улицу Дюпре. Пустую, если не считать Тима. Обычно они перекидывались парой стандартных фраз, как и положено знакомым, — о погоде, бейсболе, ежегодной городской ярмарке, — но однажды ночью Дентон сказал то, что встревожило Тима.

— Знаешь, Джеймисон, вся эта жизнь, которую мы проживаем, — не настоящая. Это просто игра теней и я, например, буду рад, когда свет погаснет. В темноте все тени исчезают.

Тим присел на ступеньку под вывеской, спираль которой была выключена на ночь. Он снял очки, протёр их рубашкой и снова одел.

— Позвольте сказать, что я думаю.

Барабанщик Дентон щелчком отправил окурок в сточную канаву, где тот разлетелся вспышкой искр.

— Валяй. Между полуночью и четырьмя утра все должны высказываться совершенно свободно. Таково моё мнение.

— Вы говорите так, будто страдаете от депрессии.

Барабанщик рассмеялся.

— Буду звать тебя Шерлок.

— Вам нужно сходить к доктору Роперу. У него должны быть таблетки, которые вернут вам настроение. Моя бывшая принимала такие. Хотя, вероятно, она чувствовала себя гораздо лучше, когда перемывала мне кости. — Он улыбнулся, чтобы показать, что это была шутка, но Барабанщик Дентон не улыбнулся в ответ, а просто поднялся на ноги.

— Я знаю об этих таблетках, Джеймисон. Они как алкоголь или травка. Или как экстази, который подростки принимают в наши дни, когда идут отрываться, или как они это называют. Всё это заставляет тебя ненадолго поверить, что мир кругом — реален. Что, всё имеет значение. Но это не так.

— Да ладно, — тихо произнёс Тим. — Не может быть.

— А я считаю, что только так и есть, — сказал парикмахер и направился в сторону лестницы, ведущей в его квартиру над парикмахерской. Его походка была медленной и неуклюжей.

Тим с тревогой посмотрел ему вслед. Он подумал, что Барабанщик Дентон был одним из тех, кто может однажды в дождливую ночь наложить на себя руки. И забрать с собой собаку, если она у него есть. Как какой-нибудь египетский фараон. Он решил рассказать об этом шерифу Джону, затем подумал о Венди Галликсон, которая всё ещё косо поглядывала на него. Меньше всего ему хотелось, чтобы она или кто-нибудь из помощников подумал, что он пытается выслужиться. Он больше не был полицейским, теперь он просто ночной стучащий. Лучше не заморачиваться.

Но он не перестал думать о Барабанщике Дентоне.

12

Однажды ночью, ближе к концу июня, Тим заметил двух мальчиков, идущих по Мэйн-Стрит в западном направлении с рюкзаками за спиной и ланчбоксами в руках. Они могли направляться в школу, если бы не два часа ночи. Ночными гуляками оказались близнецы Билсон. Они были злы на своих родителей, которые не взяли их на ежегодную сельскохозяйственную ярмарку в Даннинге из-за плохих оценок.

— Мы получили в основном «С»[15], но всё сдали, — сказал Роберт Билсон, — и нас перевели в следующий класс. Что в этом плохого?

— Это несправедливо, — вмешался Роланд Билсон. — К утру будем на ярмарке и первым делом найдём работу. Мы слышали, им нужны разноработники.

Тим подумал, не сказать ли мальчику, что правильно говорить «разнорабочие», но решил, что это не так уж важно.

— Ребята, не хочется вас расстраивать, но сколько вам лет? Одиннадцать?

— Двенадцать! — хором выдали они.