Институт

Люк ел. Он спал, просыпался, снова ел. Он быстро запомнил все меню и присоединялся к другим детям в саркастических аплодисментах, когда в нем что-то менялось. Несколько дней подряд над ним проводили опыты. Несколько дней подряд ему делали уколы. Несколько дней было и то и другое. Иногда не было ничего. От нескольких уколов его тошнило. Но его горло больше никогда не спазмировало, за что он был благодарен. Он болтался на игровой площадке. Он смотрел телевизор, подружился с Опрой, Эллен, Доктором Филом, Судьей Джуди. Он смотрел на Ю-Тьюбе видео с кошками, смотрящими на себя в зеркала, и собаками, которые ловили фрисби. Иногда он смотрел все это в одиночестве, иногда вместе с другими детьми. Когда Гарри заходил в свою комнату, Близняшки заходили вместе с ним и требовали мультфильмы. Когда Люк приходил в комнату Гарри, Близняшки почти всегда были там. Гарри не любил мультфильмы. Гарри был неравнодушен к рестлингу, видео с боями в клетке и гонкам НАСКАР. Его обычным приветствием Люку было:

Посмотри на них. Близняшки раскрашивали картинки, надзиратели снабжали их бесконечными стопками раскрасок. Обычно они поддерживали разговор, но был один день, когда они не попадали в тему и много смеялись, и Люк решил, что они либо пьяны, либо под кайфом. Когда он спросил об этом Гарри, Гарри сказал, что они просто хотели попробовать. У него хватило такта выглядеть пристыженным, а когда Близняшек стошнило (в тандеме, как они делали все), у него хватило такта выглядеть еще более пристыженным. И он убрал раскардаш. Однажды Хелен сделала тройное сальто на батуте, засмеялась, поклонилась, а потом разрыдалась и уже не могла остановиться. Когда Люк попытался её утешить, она ударила его своими маленькими кулачками, бах-бах-бах. Какое-то время Люк обыгрывал в шахматы всех желающих, а когда это надоедало, находил способы проиграть, что было для него удивительно трудно.

Он чувствовал, что спит, даже когда бодрствовал. Он чувствовал, что его Ай-Кью снижается, в полной мере это ощущал, как вода вытекает из кулера, потому что кто-то оставил кран открытым. Он отмечал мгновения этого странного лета полосками дат на своем компьютере. Кроме просмотра видео на Ю-Тьюбе

, он пользовался своим ноутбуком - за одним существенным исключением - только для того, чтобы переписываться онлайн с Джорджем или Хелен, когда те пребывали в своих комнатах. Он никогда сам не начинал такую переписку и старался отвечать как можно короче.

Да что с тобой такое, черт возьми? Как-то написала ему Хелен.

Ничего, ответил он.

Как ты думаешь, почему мы все еще в Передней Половине? Написал ему Джордж. Не то чтобы я жаловался.

Не знаю

. Ответил Люк и отключился.

Он обнаружил, что нетрудно скрывать свое горе от надзирателей, лаборантов и врачей; они привыкли иметь дело с подавленными детьми. Но даже в своем глубоком горе он иногда думал о ярком образе, который создал Эйвери: канарейка, вылетающая из клетки.

Его скорбный сон наяву иногда был пронизан блестящими кусочками воспоминаний, которые всегда приходили неожиданно: отец поливает его из садового шланга; отец делает хитрый бросок, повернувшись спиной к корзине, и Люк перехватывает мяч, и они оба, смеясь, падают на траву; его мать приносит гигантский кекс, покрытый горящими свечами, к столу на его двенадцатый день рождения; его мать обнимает его и говорит: Ты становишься взрослым; его мать и отец танцуют на кухне как сумасшедшие, пока Рианна поет Пон де Реплей[133]. Эти воспоминания были прекрасны, и они жгли, как крапива.

Когда он не думал об убитой паре из Фэлкон Хайтс - грезил о них - Люк думал о клетке, в которой он находился, и о свободной птичке, которой стремился стать. Это были единственные моменты, когда его разум вновь обрел прежнюю четкость. Он замечал вещи, которые, казалось, подтверждали его веру в то, что Институт работал в инерционном скольжении, как ракета, которая выключает свои двигатели, как только достигает необходимой скорости. Например, колпаки из черного стекла, оберегающие камеры наблюдения на потолке в коридоре. Большинство из них были грязными, как будто их давно не мыли. Особенно это касалось пустынного Западного крыла. Камеры внутри, вероятно, все еще работали, но картинка, которую они давали, была бы в лучшем случае размытая. Тем не менее, похоже, Фреду и его товарищам-уборщикам - Морту, Конни, Джоэду - не было приказано их мыть, а это означало, что тем, кто должен был следить за коридорами, было наплевать, если картинка становилась размытой.