Иные песни

В час тяжелейших кошмаров, где-то между полуночью и рассветом, раздался протяжный звук гонга, прошивший металлическими вибрациями стены, панели, полы, ковры и мебель Двора, ввинтившийся под кости и под сны его гостей. Они моментально проснулись. Никому не пришлось подгонять их и объяснять, что означает тот звук. Багаж давно приготовили. Спускались холодным холлом и крытой верандой на луг и дорогу к Лестнице, засыпанной снегом, искрившимся в огнях Двора всеми цветами. Дулосы и слуги выроились с лампами и факелами. Путешественники двигались молча, склонив головы, против ветра, во вьющихся хлопьях гидора — над Оронеей как раз ярилась еженощная вьюга. Господин Бербелек, гельтийки, цыгане, Донт, Катарина, шпионы и изгнанники, богобойцы и идолопоклонники, две дюжины одетых в шубы и пальто силуэтов. Снег перед господином Бербелеком был чист и ровен, каждый шаг ломал его вымороженную поверхность. Но кроме этого треска и похрустывания — тишина. Облачка пара, вырывающиеся изо ртов при каждом шаге, заменяли им слова.

Даже по глубокому снегу хватает с десяток минут, чтобы одолеть стадий. Вокруг Лестницы-в-Небо висели десятки лампионов. Но куда более яркое свечение било над и из-за Лестницы, где светло-небесным огнем горел длинный корпус лунной ладьи. Она называлась «Уркайа» — что на языке, о коем господин Бербелек не стал спрашивать, означало «Подзвездная». Ее выстроили в небесных верфях для плавания сквозь сферы Огня и эфира, а значит, эти элементы были основой ее конструкции. Пирос означал жар и сияние; эфир означал вечное движение по окружности. «Уркайа» непрестанно горела звездным огнем и обращалась вокруг себя самой.

Они входили в нее по растянутому над черной пропастью веревочном мосту; внутри ладьи было темнее, чем снаружи, они наконец-то смогли перестать щуриться. Последний взгляд через плечо, когда еще хлещет по лицу замороженным гидором: тропа огней и темная Оронея за завесой снега. Последний взгляд на «Уркайю», вращающуюся вокруг горизонтальной оси, вдоль которой они входят в пасть этого полупрозрачного скорпиона: огромные клешни начинают раскрываться в эфирные паруса, от пиросных бортов бухают клубы пара, красное свечение бежит вокруг змеиных колец «Подзвездной», спиральный хвост разгоняется в тысячу искусных ураниосовых вечномакин — расцветающая роза перпетуум мобиле. Горящий человек высовывается из неподвижной относительно оси вращения головы скорпиона и, окруженный облаком снежного пара, дует в черный рог, уууууууррммм! Время покидать Землю.

Господин Бербелек отвернулся от ночи и вошел в сияние.

* * *

3

Януариус 1194. Снова начинаю дневник. Наверняка я не владею пером с умением Элькинга, но не простил бы себе, когда б не записал. Величайший глупец, кто доверяет собственной памяти.

Мы как раз покинули сферу аэра, ладья вошла в домен пироса и эфира. У «Уркайи» два трюма: внутренний, геосный, где обитаем мы, и внешний, эфирный, что вращается вокруг внутреннего и сквозь который мы видим удаляющуюся поверхность Земли, уже освещенную, поскольку Солнце появилось над нашими головами — как, впрочем, и Луна, и именно ее мы и станем догонять. Три часа назад мы начали расправлять главные крылья и все еще продолжаем их расправлять.

Становится все жарче. Все сбрасываем одежду. Лунники ходят обнаженными, кожа их при прикосновении кажется болезненно горячей — как кожа Шулимы. Они используют странный греческий диалект; понятный, но раздражающий слух. Обитают в кабинах в эфирной голове «Уркайи». Я видел всего нескольких, но экипаж насчитывает как минимум три дюжины человек. Это огромная ладья. Я прошел самым нижним коридором ее внутреннего трюма, считая шаги: двести четырнадцать.