Те философы древнейшие, мудрецы предаристотелевы, о которых она вспоминала: Ксенофан, Анаксагор, Демокрит. Перед отъездом я проверил в библиотеке академии Лабиринта. Это правда, они знали. Ксенофан утверждал, что миров бесконечно много; также и Демокрит: бесконечность миров, рождающихся и гибнущих, из бесконечного числа атомов, двигающихся и творящих Землю, Воду, Воздух и Огонь. Анаксагор вещал истины, которые и вообще оказались пророчеством: что Луна заселена, с ее горами, долинами, пустынями и гротами. Но также — и истины софии: что первые животные родились из влаги, тепла и Земли.
Все это сказано и описано уже давно, уже было некогда очевидностью; так отчего я удивляюсь? Однако трудней всего согласиться с очевидностями нас унижающими, переломить собственную гордость. Если Иллея сумела набросить на Луну свою морфу, противопоставить ее Земле — центричной вселенной, то теперь есть уже две средины, две иерархии сфер Материи, и мы можем путешествовать по поверхности Луны, притягиваемые к ее центру, а не ко сфере ге Земли… но почему лишь два центра, почему не три, четыре, пять? Следующего кратистоса изгоним на Венеру! Еще одного — на Юпитер! Отчего бы тогда не существовать иным Средствам, иным Целям и иной Телеологии за небесными сферами Земли? В бесконечности миров, рождающихся и гибнущих. Они существуют.
А мы оказались унижены. Лишь одно из множества разнообразных совершенств — чего стоит такое совершенство, чего стоит такой Бог? Душа, возможно, и дает нам самосознание, но воля к жизни исходит откуда-то еще: из горячего тюмос, ощущения гордости за Форму реальную или только воображаемую, к которой мы устремлены. Что не склоним вый; что восстанем из грязи в тысячный раз; что знаем, будто из двух совершенств наше — наилучшее. Чувствую, как растет во мне этот огонь. Ей не было нужды отравлять меня своим ядом, и нет нужды впускать пирос в мою кровь. Я сам себя зачаровал. Знаю, куда я стремлюсь, какого себя выбираю, что меня привлекает и где лежит мое совершенство, окончательный совершенный образ, от которого не могу, не хочу, не отвернусь. Кратистоборец! Для этого я рожден, это моя энтелехия. Уже живу гордостью этой морфы. И это не гордыня. Я знаю свое место. Крастобоец! Совершу это.
* * *