Иные песни

— Уж точно не поверишь, если скажу, что в этом и состоит суть политики.

— Эстлос…

— Да-а. Так скажи мне, Антон, какое будущее ты видишь для себя возле Сладкой? Не по звездам, но в твоих мечтах, в планах.

— Ну как это, поженимся, будут у нас дети…

— Поженитесь, будут у вас дети — и что?

— Что — что? Не понимаю, эстлос.

— И только лишь? Это все? — Господин Бербелек иронически усмехнулся. — Именно в этом Антон, сын Портэ, отыщет покой, счастье и удовлетворение?

— Если честно, я не задумывался, эстлос. Ну ясно, что в детстве каждый мечтает о каких-то невероятных приключениях, что добудет славу, богатство, власть, Бог знает что совершит. Но ведь потом — каждый вырастает. Это сказки, а в жизни — работа, и вечная усталость, и вши в постели, прошу прощения, эстлос. А я рядом с тобой и так видел собственными глазами больше, чем половина всех аристократов. Эстлос. Ребенок не понимает, может ли он спрыгнуть с такой высоты и не пораниться, может ли броситься на бегемота и не погибнуть, может ли стать леонидасом или королем. Но — учится.

— Ба! Люди становятся леонидасами и королями, Антон.

— Знаю, эстлос. Но человек также быстро научается различать: кто будет королем, а кто нет. Только совсем малые дети путают дулосов с аристократами.

— Ну-ну, заметь, ты ведь и сам говоришь как софистес, — засмеялся господин Бербелек.

Антон отставил кубок.

— Это все пажубовка… Ее гонят в Сколиодои, верно? Она выворачивает язык и мысли.

— Не преувеличивай, не в Сколиодои… Впрочем, на самом деле любой алкоголь — продукт Искривления, катализатор дружеских какоморфий…

Господин Бербелек встал, осмотрелся по крыше, перешагнул через разложенные книги. Оглянулся на Антона.

— Собери это и снеси вниз.

— Эстлос.

— А когда у тебя уже будут дети и внуки, — усмехнулся господин Бербелек, — не забудь рассказать им и об этом: о том, как попивал ночью водку с Кратистобойцем на крыше над Воденбургом…

— Со временем они научатся отличать сказки от реальности, — ответил Антон, не глядя на господина Бербелека.

— Да-а. — Форма была уже сломана, миг миновал, невозможно было продолжать беседу в том же тоне.

Господин Бербелек сошел на верхний этаж пакгауза. Висящие на нагих стенах масляные лампы горели в четверть накала. Из полумрака шагнул в темноту и закрыл за собой дверь угловой фронтальной комнаты, той, которую обустроил под кабинет. Окна теперь были закрыты. Он позвал дулосов.

Сбросил хумиевое пальто и камзол, из оставленной на подоконнике миски с фруктами выбрал зимнее яблоко, откусил; рукавом шелковой рубахи отер подбородок. Дулосы крутились за его спиной. Он же смотрел на огни порта, на обозначенные сигнальными лампами суда, причаливающие в заливе, на Луну, отражающуюся в темных волнах. Но постепенно в комнате становилось все светлее, и ночной вид перед господином Бербелеком заслонялся его собственным отражением. Кратистобоец ест яблоко.

Он уселся за секретер. Из ящичка вынул чистый лист превосходного пергамента. Макнул перо в чернила. ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ ИЕРОНИМА БЕРБЕЛЕКА, СОБСТВЕННОЙ ЕГО РУКОЙ ПИСАННАЯ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ОКТОБРИСА ГОДА ТЫСЯЧА СТО ДЕВЯНОСТО ВОСЬМОГО ПОСЛЕ УПАДКА РИМА.

Незачем драматизировать, — подумал он, глядя, как на кончике пера набухает темная капля, — но уж если я принял решение, то не могу закрывать глаза на его последствия. Ведь это — правда: даже если мне все удастся, если убью кратистоса адинатосов и выживу — уж точно выживет не господин Бербелек. Как глубоко удалось нам войти в глубь африканского Сколиодои? Леонидасам, и королям, и кратистоборцам тоже нужно уметь отличать сказки от реальности.

А если бы что-то и уцелело — не господин Бербелек — огрызок, отражение, тень, — тогда, как и Антон, он станет искать мелкого спокойствия и мелкого счастья, мечтаний и чувств медленных, мягких, легких — как снежинка, успокаивающая горячую кожу, — снежинка, Лоилея, разве не таково было ее имя, — прикосновение и любовь ангелицы, возможно, он сумеет их выдержать — он, кем бы он там ни оказался. Если вообще уцелеет хоть что-то.

Черная капля падает на пергамент.

Да будет все к лучшему. Но ежели что-нибудь случится, то эстлос Иероним Бербелек-из-Острога, зовомый Кратистобойцем, распорядился так:

Душеприказчиком его во всем и над всем быть Кристоффу Ньютэ. Если идет речь о моем земном и лунном имуществе, деньгах, драгоценностях, имуществе движимом и недвижимом, а также о долях участия в торговых предприятиях: моей дочери единственной, эстле Алитэ Моншеб π. Лятек, поскольку она не унаследует ничего больше —

Χ

Как Чернокнижник