Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира

Томас был у короля Ричарда в фаворитах, но монаршая любовь – штука капризная. Моубрей наскучил Ричарду, да и женился неправильно: на дочери того самого графа Арундела, которого Ричард терпеть не мог. Томас разобиделся, огорчился и примкнул к лордам-апеллянтам, тем более тесть, граф Арундел, был у них одним из главных заводил вместе с Вудстоком, дядей короля.

Со временем Томас отдалился от апеллянтов, сохранив тесную дружбу только с Генрихом Болингброком. А король, в свою очередь, соскучился по старому товарищу и начал вновь приближать Томаса к себе, доверил привезти из Франции малолетнюю королевскую невесту, назначал его на разные посты, в том числе на должность капитана Кале. Это важно не упустить из виду, поскольку, как мы уже знаем, именно в бастион Кале и отправил мстительный король своего арестованного дядюшку Томаса Вудстока. Вот заботам Моубрея дядюшку и поручили, а что из этого вышло – вы и сами помните. Ричард Второй расправился со многими апеллянтами, но Генрих и Томас Моубрей встали на его сторону, попросили прощения, покаялись, за что и были должным образом вознаграждены королем.

И вдруг посреди, как говорится, полного здоровья Генрих в чем-то обвиняет Томаса, своего давнего друга, да не кулуарно, среди своих за кружкой эля, а прямо перед королем и знатными лордами.

Что ж, возвращаемся на сцену. Появляются Болингброк и Норфолк. Оба вежливо, в возвышенных выражениях, приветствуют монарха.

– Спасибо, конечно, но один из вас явно кривит душой, – прозорливо замечает Ричард. – Давай, кузен, расскажи нам, в чем ты обвиняешь Томаса Маубрея, герцога Норфолка.

– Я пришел только из преданности к вам, государь, – начинает Генрих. – Никаких низменных побуждений у меня нет. Ты, Томас, изменник и предатель, и я готов ответить за свои слова и доказать, что это правда.

В чем суть изменнических действий Маубрея, нам почему-то не рассказывают. Ну подождем. Может, что-то потом прояснится, а если нет – обратимся к источникам.

– Я мог бы тебе ответить так, как ты этого заслуживаешь, – говорит Норфолк. – Твое счастье, что здесь высокое собрание и ты кузен короля, поэтому я вынужден выбирать выражения, иначе мало тебе не показалось бы. Скажу коротко: это все неправда, и ты врешь.

Болингброк бросает перчатку – знак вызова на поединок:

– Я бросаю тебе вызов! И не вздумай прикрываться моей королевской кровью, чтобы уклониться от поединка. Если ты не трус – нагнись и подними перчатку, я собираюсь в честном единоборстве отстаивать свои слова: ты – изменник, если не хуже.

Норфолк поднимает перчатку и принимает вызов:

– Пусть наш спор решится поединком. Если твой донос правдив, то я погибну, так тому и быть.

– Так в чем Маубрей виновен-то? – недоумевает король. – Наверное, он совершил что-то уж совсем плохое?

И тут Генрих Болингброк выкатывает серьезную предъяву из трех пунктов.

– Маубрей получил восемь тысяч ноблей[31] на жалованье солдатам, а сам истратил их «на гнусные дела». Кроме того, он является тайным вдохновителем и руководителем всех измен и заговоров в стране за последние восемнадцать лет. И последнее: он организовал убийство герцога Глостера, нашел исполнителей и подговорил их.

Ого! Обвинения более чем серьезные. Не знаю, как насчет растраты, источники об этом умалчивают, а вот в то, что шекспировский Томас Маубрей, герцог Норфолк, был идейным вдохновителем и руководителем измен и заговоров на протяжении восемнадцати лет, верится, честно говоря, с трудом. Получается, малец с 14 лет начал плести козни против законного монарха? С чего бы вдруг? Ричарду Второму 18 лет назад было всего 13 лет, еще не состоялось восстание Уота Тайлера, мальчика в короне никто не воспринимал как серьезную силу, а сам реальный Моубрей еще не получил своего наследства, следовательно, у него и денег-то не было, чтобы покупать поддержку и чем-то там руководить. Ну а что касается убийства Томаса Вудстока, герцога Глостера, в бастионе Кале, то у Генриха, конечно, были все основания подозревать своего друга, который как-никак являлся военным главой города.

– Ишь как! Решительно сказано, – кивает Ричард. – А ты что на это скажешь, Томас Норфолк?

– Ваше величество, я бы сказал, но в вашем присутствии не могу употреблять такие жесткие выражения, чтобы объяснить, какая это наглая ложь.

Король играет в демократию:

– А ты не стесняйся. Генрих всего лишь сын моего дяди, а вообще он точно такой же подданный, как и все, и я собираюсь отнестись к нему совершенно беспристрастно, как к любому другому человеку.

Норфолк начинает приводить аргументы в свою защиту.