Как поступил Генрих? Он ведь тоже чувствовал шаткость своего положения и знал, что король боится и его самого, и его отца, поэтому в любой момент может подкинуть какую-нибудь подлянку. Выхода два: либо оказать поддержку Моубрею и пойти против Ричарда, либо прогнуться перед монархом и показать себя верным и преданным вассалом, чтобы король перестал их с отцом подозревать в намерении занять престол. Болингброк выбрал второй вариант, пошел к королю и сдал Норфолка. Король выслушал донесение и велел Генриху повторить все это перед парламентом. Моубрей, естественно, все отрицал. Парламентская комиссия не смогла устранить противоречия в показаниях, посему и был назначен поединок.
Обратите внимание, друзья мои, на поведение короля Ричарда Второго в только что прочитанной сцене. Во-первых, он пытается помирить Норфолка и Болингброка. Во-вторых, он никак не реагирует на слова Норфолка о том, что у того был королевский приказ убить Томаса Вудстока. Ну вообще ни слова не произносит, не удивляется, не возмущается. Пропускает мимо ушей. Вы можете в такое поверить? Ваш подчиненный открыто, в присутствии кучи народа, говорит, что вы, король, сами отдали приказ об убийстве своего родного дяди, и вы молчите, как будто так и надо? Выглядит так, словно Ричард умышленно не хочет привлекать внимание к этим словам, надеясь, что остальные ничего не заметят. Значит, рыльце-то в пушку. Теперь становится понятно, почему Ричард так стремится прекратить разбирательство и помирить двух рыцарей, пока они не начали говорить лишнее. Собственно, Норфолк уже и начал, а если дело дойдет до разговоров о том, что король не только убил дядю Томаса, но еще и замышляет убить другого своего дядю, Ганта, и кузена Генриха, то выйдет совсем уж нехорошо. Поэтому говорильню следует немедленно прекратить любым способом, пусть даже для этого придется назначить поединок. Хотя и поединок Ричарду небезопасен, но к этому мы вернемся чуть позже.
И последнее: Норфолк заявляет, что приказ на убийство был, но он его не выполнил. Ладно. Значит, выполнил кто-то другой? Кто? Или вообще никто, и дядя Глостер жив? Этот пункт тоже проходит как-то мимо ушей всех присутствующих, потому что никто не задает по этому поводу ни единого вопроса.
Сцена 2
Герцогиня Глостерская – это та самая Элеонора де Богун, вдова Томаса Вудстока, герцога Глостера. Ей примерно 32 года (точно не известно, но считается, что она родилась около 1366 года). После смерти (или все-таки убийства?) в 1397 году своего мужа Элеонора удалилась в монастырь, но у Шекспира она вполне себе светская дама.
Джон Гант сокрушается по поводу того, что не может отомстить за смерть своего брата Глостера: в преступлении виновен сам король, а кому на него жаловаться? Достать Ричарда – руки коротки. Пусть уж тогда
Однако у герцогини иной подход, и с позицией Ганта она категорически не согласна.
– Томас же был твоим родным братом! Как ты можешь спокойно жить, зная, что убийца остался безнаказанным? Неужели в тебе нет ни капли гнева? Неужели ты не любил своего брата? Если ты безропотно, как овца, снесешь убийство Томаса, ты тем самым покажешь убийце, что и с тобой можно поступить точно так же.
– Король – наместник Бога на земле, – возражает Гант. – Пусть Бог с ним и разбирается,
– Значит, мне никто не поможет? – стонет герцогиня.
– Бог поможет, он всегда защищает вдов, – уклончиво отвечает Джон Гант.
– На это вся надежда, – грустно говорит Элеонора. – Скоро на поединке все встанет на свои места. Я верю, что твой сын, доблестный Херифорд, убьет гнусного Маубрея. Прощай!
– Прощай, сестра. Мне тоже пора ехать в Ковентри.
Ковентри – это город, где назначен поединок. Для справки замечу, что первая сцена должна была иметь место в самом начале 1398 года, примерно в январе, поединок же был назначен на сентябрь (день святого Ламберта празднуется 17 сентября). Все это полностью соответствует историческим фактам.
Герцогиня вроде бы уже попрощалась и собралась уходить, но, оказывается, она еще не все сказала.
Герцогиня Глостерская и Джон Гант. Художник John Gilbert, гравер Dalziel Brothers, 1865.
– Еще два слова… Никак не могу остановиться в своем горе… Передай поклон брату Йорку… Что-то еще хотела сказать, но забыла… А, вспомнила: пусть Йорк меня навестит. Хотя нет, не надо, у меня там теперь пусто, все разорено. Просто передай ему от меня привет, а приезжать не надо. Поеду домой и буду плакать там до самой смерти.