Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира

– Три четверти той суммы, которую мне выделили на жалованье солдатам в Кале, я выплатил, как и положено, остаток действительно взял себе, потому что мне полагалась компенсация за дорожные расходы по доставке принцессы, как и обещал государь. Так что этим клеветническим доносом ты, Болингброк, можешь подавиться. Теперь что касается смерти герцога Глостера: я к этому не имею никакого отношения. Да, признаю, у меня был приказ убить его, но я его не выполнил. По поводу же третьего обвинения в изменах и заговорах могу пояснить, что я действительно однажды покушался на жизнь Джона Ганта, герцога Ланкастера, и я до сих пор в этом раскаиваюсь. Лорд Ланкастер, – обращается он к отцу Болингброка, – я признаю свой грех, я просил у вас прощения и, как мне кажется, вы меня простили. Все другие обвинения в мой адрес – чистой воды вымысел коварного подлого выродка и злобного труса. Я готов это подтвердить в бою и кровью клеветника доказать свою невиновность. Ваше величество, назначайте поединок.

Но Ричард явно не в восторге от такой перспективы. Он изо всех сил пытается примирить Норфолка с Болингброком и избежать кровопролития.

– Послушайтесь моего совета, ребята, выговоритесь от души, скажите все, что думаете, но обойдемся без кровопускания. Забудьте все и помиритесь. Дядя Ланкастер, давайте объединим усилия: я постараюсь уговорить Норфолка, а вы – своего сына.

Джон Гант согласен с этим.

– С возрастом начинаешь отчетливо понимать, что лучше мир, чем драка. Сынок, верни герцогу перчатку, – говорит он Генриху.

– И ты тоже верни, – обращается король к Норфолку.

Судя по всему, обвинитель и обвиняемый не торопятся выполнять указания и мириться не хотят, потому что Гант вынужден повторить, уже строже:

– Повинуйся, сын! Не жди, что я стану второй раз приказывать.

– Верни перчатку, выполняй приказ, – требует король у Норфолка.

– Государь, моя жизнь в ваших руках, вы можете сделать со мной все, что угодно, но вы не можете покрыть меня позором. Я готов отдать за вас жизнь, но моя честь принадлежит только мне, и я не могу позволить нанести ей урон. Позор смывается только кровью.

Но король настаивает:

– Тебе что, приказ непонятен?

– Я бы отказался от поединка, если бы вы могли вернуть мне честь незапятнанной, – возражает Томас Маубрей, герцог Норфолк. – Разве у человека есть хоть что-нибудь дороже чести и доброго имени? Если я ими поступлюсь, то и жить незачем. Ваше величество, позвольте мне сразиться за мою честь!

Поняв, что с Норфолком не договориться никак, Ричард пытается воздействовать на Генриха Болингброка:

– Кузен, подай пример, верни перчатку.

Но и с Генрихом номер не проходит, сын Джона Ганта тоже оказывается упертым.

– Чтобы я отменил бой на радость этому трусу и наглецу? Да ни за что на свете! Как я после этого в глаза отцу посмотрю? Я лучше язык себе отрежу, чем отрекусь от своих обвинений.

Гант уходит

. Никаких авторских ремарок насчет его ухода нет, так что нам остается только предполагать, с какими чувствами он покидает высокое собрание. В гневе на упрямого сына? В отчаянии, потому что король явно недоволен? В страхе за свою жизнь? Ведь Маубрей только что ляпнул, дескать, был у него прямой приказ на убийство Томаса Вудстока. Король, правда, сделал вид, что не слышит, но память у него хорошая, и всем, кто посмел открыто обсуждать скользкую тему, грозит опасность. Под ударом окажется не только сам Маубрей, но и Генрих, который с дурна ума поднял неприятный вопрос, и его отец, то есть сам Джон Гант Ланкастерский.

Король понимает, что добиться перемирия не удается и придется назначать поединок.

– Ладно, деритесь. Пусть исход поединка покажет, кто из вас прав, – решает он. – Назначаю время и место: в день святого Ламберта, в Ковентри.

Уходят.

Что здесь правда, а что – вымысел? Томас Моубрей прекрасно понимал, что в смерти герцога Глостера, королевского дядюшки, обвинят именно его, поскольку он был комендантом Кале и без его ведома особу королевской крови умертвить не смогли бы. Уже по всей стране об этом шептались. Если дело дойдет до суда, то придется признаваться, что приказ об убийстве Томаса Вудстока, герцога Глостера, отдал именно король. И после этого за жизнь Норфолка никто не даст и ломаного пенса. Однако ж и королю такой поворот совершенно не нужен. Моубрей чувствовал, что тучи над ним сгущаются и нужно срочно искать соломку для подстилки. Поэтому он попытался найти себе помощника и соратника в лице старого товарища Генриха Болингброка: мол, король замышляет заговор против тебя и твоего отца, Джона Гонта, хочет отнять у вас все земли, а вас самих убить, давай вместе противостоять королевским проискам. Этот разговор состоялся в конце 1397 года, чему есть подтверждения в источниках[32]. А вот говорил ли Моубрей правду про злобные намерения жадного короля или выдумал все это, чтобы привлечь на свою сторону Болингброка, – сие с точностью не установлено.