Иосиф Грозный [историко-художественное исследование]

К этой простой и гениальной, как все простое, идее подтолкнул Сталина не кто иной, как его сын Василий — Васька, еще задолго до войны игравший в этих печатных солдатиков в Зубалово. Как-то, присмотревшись к играм сына, попыхивая трубкой и воздев углом правую бровь, что означало неожиданно пришедшее решение, отец погладил сына по голове — редкое, если не редчайшее проявление семейных чувств и отцовской любви к не слишком путевому младшему сыну.

Подумав, Сталин приказал привезти набор этих печатных штампов в Кунцево, что и было немедленно исполнено по приказу Власика — коробки с такими штампами продавались тогда во всех игрушечных магазинах, ибо вся страна перед войной увлеченно играла в войну. Штампы эти никто не воспринял как необходимые вождю, и они сошли за будущий подарок тому же Ваське. На самом деле этим игрушкам была уготована совсем иная роль.

Сталин САМ на плотном белом бристольском картоне терпеливо отпечатал разной краской — зеленой, красной, синей, черной — нужные силуэты, подогнул у каждого танка, солдата, орудия, самолета удобные подставки, на которых и были написаны им номера всех дивизий, отдельных бригад и полков Красной Армии и... Германии, как наиболее возможного противника. Зеленой и черной — вермахт и СС, красной и синей, естественно, своя армия и войска НКВД. Это была приятная и нужная работа, и Сталин держал ее в секрете от всех.

Вот эти-то вырезанные из картона силуэтики с номерами дивизий и фамилиями командиров и расставлял Сталин на обширных настольных картах и в Кунцево, и в Кремле. Когда Сталин «играл в солдатики», двери его кабинета были закрыты, а беспокоить его строжайше запрещалось. После игр, а Сталин «играл» очень увлеченно, иногда целыми ночами, силуэты дивизий удобно и легко убирались в личный сейф, их никто никогда не видел.

Зато как легко они передвигались, перебрасывались с фронта на фронт, отводились в резерв, наступали и окружали. Это была очень важная часть сталинского руководства войсками и войной. Вторым моментом после этих предварительных «игр» был вызов к Сталину второстепенных офицеров Генерального штаба — разработчиков, «направленцев», прогнозистов, — все было точно так же, как в работе с конструкторами военной техники. И, наконец, а может быть, всего вперед, Сталин заслушивал сообщения всех разведок, сопоставлял и отбирал кажущееся наиболее вероятным.

Так работал этот Верховный главнокомандующий, на которого позднее, стремясь обвинить его во всех просчетах и ошибках, валили все грехи «исследователи», увенчанные высиженными в послевоенные годы степенями и званиями, исследователи, даже и не попытавшиеся приблизиться к мысли о том, какую невероятную ношу нес без ропота тщедушный и быстро стареющий, седеющий человек, и в маршальском мундире не воспринимавшийся военным, ибо он был политиком, и прежде всего — политиком, вождем этой странной, доверчивой и озлобленной, не верящей ни во что и озабоченной грядущими утопиями, угрюмо работающей и беспечно ленивой, готовой отрицать любую власть страны.

Итак, Сталин, вытирая бледное лицо платком с пошлой синей каемкой (платок сунула в карман явно Валечка, ибо сам он их не терпел), остановись у торца стола, где сидели генералы и маршалы, сказал:

— В прошлом году... ми... нэ сумэли одэржять решительную пабэду... Нэ сумэли... Хотя я... всэ-рьез на пабэду рассчитывал... Враг ли оказался силнээ... или всо та же нащя нэповоротлывость... наше нэумэные побежьдать. Я нэ обольщаюсь рэ-зультатами толко что закончившихся сталинградской и ленинградской бытв. Сталынград, конэч-но, крэпкий орэшек... Но... вспомныте: ми опят пабэдили числом. Это умаляэт нашю пабэду... Ва-эват нужьно... умэниэм.... Так учил Суворов. И нам всэм надо овладэвать этой наукой. Наукой побэждать... Я тоже могу ошибаться... и мнэ хотэ-лось бы знать ваше мнэниэ... Как? КАК, — он повторил с явным нажимом, — побэдно завэршить войну уже... в этом году.

Сталин помолчал и снова вытер обильный пот. Этот сульфидин, все-таки права Валечка, надо было пить поменьше. Ей-то вот хоть бы что... молодая... а ему худо.

Как бы собираясь с мыслями и пытаясь прочесть встречные мысли генералов и маршалов, Сталин уже со старческой углубленностью в себя молча переводил свои рыжевато-карие и уже начинающие мутнеть глаза с генерала на генерала.