Ирина

Решив, что уже смогу пролезть, вывернула лампочку и подтащила к стене стол. Послышался шум мотора и голоса… Я затаилась, а когда они вошли в дом, обдираясь до крови, с трудом вылезла наружу.

Снова зазвучали голоса, и машина отъехала. Услышав шаги, я, скрючившись, вжалась в стену. Не доходя до угла, за которым находился мой лаз, подошедший помочился и ушел. Стукнула дверь, я бросилась к забору и, протиснувшись под ним, побежала к темнеющему лесу.

Продираясь сквозь заросли, не думая, куда бегу, бежала и бежала – лишь бы подальше… И только когда в сгустившихся сумерках идти стало невозможно, наломав лапника, устроила себе в кустарнике ночлег.

Обычно жутковатый ночной лес сейчас казался мне приветливым и надежным. Пригревшись под еловыми ветками, я не заметила, как уснула.

Разбудил меня птичий гомон. Выбравшись из теплого душистого убежища и определив по солнцу направление на Красноярск, я шла, подгоняемая нарастающим страхом.

Постепенно небо заволокло тучами, пошел мелкий дождь, и вскоре стало понятно: я заблудилась. Мрачно шуршащий под дождем лес и осознание того, что могу навсегда в нем остаться, после пережитого в поселке меня не пугали.

Промучившись ночь на сырой земле, с рассветом я побрела, уже не разбирая пути… Последнее, что осталось в памяти – теплая кора большого дерева, к которому прижималась, стараясь согреться, и волки, мелькающие в темноте. Когда большой волк, поскуливая, лизнул мое лицо, я провалилась в никуда…

* * *

…Сквозь сон я слышала покашливание, шаркающие шаги и, открыв глаза, увидела низкий деревянный потолок маленькой комнаты. Я лежала на жестком топчане, укрытая лоскутным одеялом. Попытавшись подняться, без сил упала обратно на подушку.

– Проснулась, птаха, – пора, пора…

Возле меня стоял дед Саша с большой чашкой в руках.

– Попей отварчику… – он поставил ее на табуретку и помог мне сесть.

Теплый густой отвар сильно горчил, я с трудом, морщась, выпила его.

Забирая пустую чашку, он довольно крякнул.

– Ну и сильна ты, девка! Сперва было подумал – совсем плоха, не выживет… Ан нет – согрелась, разрумянилась и сопит себе спокойно… Двое суток спала.

Он смотрел на меня, одобрительно щурясь. Оттого, что меня любят, обо мне заботятся, к горлу подступил ком, на глаза навернулись слезы.

– Еще чего… – рассердился понарошку дед. – Неча тут мокроту разводить.

– А как я здесь оказалась?

– Собаки нашли, недалеко… А Байбак так прямо на дверь кидался – вызывал меня. Вон, слышь, скребется… Почуял, что ты проснулась.

– Пусти его, деда…

Я гладила большую добрую морду, а он, виляя хвостом, всё норовил лизнуть меня в лицо, как там, под деревом.

– Глупый совсем, но верный и ничего не боится – недавно рысь прогнал со двора. Увязался за мной щенком, когда я уходил из поселка.

Я вспомнила, как несколько лет назад тетка сказала, что молоко больше носить не надо – деда взяли на работу в лесничество.

– А поселок далеко отсюда?

– Километров тридцать, – он внимательно посмотрел на меня. – Что ли натворила чего?

– Нет. Просто убежала от гадов…

Увидев, как я съежилась, дед спокойно сказал.

– Не хочешь – не рассказывай, а ежели куда надо – отвезу. У меня лошадка добрая…

– А можно я здесь останусь? Только никому не надо говорить об этом – меня убьют… – я заплакала.

– Вон оно как, – протянул он, – оставайся… Поселок в другом районе, а до ближней деревни километров семь.

Уже через месяц в свободе и красоте октябрьской тайги счастливее меня не было на земле человека! Когда от избытка чувств я танцевала на золотисто-зеленой поляне, даже собаки кружились вместе со мной.

Я не расставалась с ружьем и, добывая пушнину, научилась стрелять так, что дед только восхищенно цокал, качая головой. Помогая ему, я целыми днями моталась по тайге, и боялась не зверей, а людей, потому что зверее их никого нет…

В начале лета рысь задрала Байбака прямо возле дома. Дед запретил охоту на нее – очень опасно… Чтобы отомстить, втайне от него, я почти год выслеживала убийцу, но судя по писку, с которым после выстрела она исчезла в кустах, удалось лишь задеть ее пулей.

С этого дня появилось ощущение, что и она на меня охотится. Это была война на равных.

Приезжая в деревню за продуктами, дед иногда созванивался с матерью Максима – своей племянницей. Она рассказала ему, что муж не ладит с пасынком и тот давно живет в другом городе.

Вторая зима выдалась лютой, по весне дед стал часто хворать и, беспокоясь, что я останусь одна, без документов, написал Максиму письмо.

В этот раз, собираясь в районную больницу, он с хитрецой посматривал на меня, а через три дня возвратился не один.

Я сразу узнала Максима… И не могла наглядеться и поверить, что он здесь, рядом – всё время хотелось до него дотронуться. Было заметно, что и он не сводит с меня глаз… Только однажды я испугалась, увидев злой прищур, когда он уточнял имена моих обидчиков. Я ему ничего не рассказывала, рассказал дед Саша, постепенно узнавший от меня обо всем.

Максим подарил мне многозарядный охотничий карабин, приобретенный с помощью деда.