Иррациональное в русской культуре. Сборник статей

Вследствие этих всевозможных влияний отношение Фрейда к Достоевскому отличалось крайней неоднозначностью. С одной стороны, Фрейд восхищался Достоевским-поэтом, его гениальностью и его поразительным интеллектом. Это безусловное восхищение выразилось в отзыве Фрейда о «Братьях Карамазовых»: «самый грандиозный роман из когда-либо написанных»[287]. С другой стороны, не исключено, что Фрейд видел в Достоевском соперника, так как русский писатель считался многими гениальным психологом

[288]. Для антипатии Фрейда к Достоевскому имелась и другая причина, как он признается в письме к своему коллеге и другу Теодору Рейку: «Несмотря на все мое восхищение его [Достоевского] силой и величием, в сущности я не люблю его. Дело в том, что терпеливое отношение к патологическим личностям исчерпывается у меня в ходе повседневной аналитической работы. В искусстве и в жизни я к ним нетерпим»[289]

. Несмотря на эту оговорку, Фрейд признает почти ужасающую гениальность Достоевского-психолога в своем знаменитом вердикте, прозвучавшем в письме Стефану Цвейгу (октябрь 1920 года): «Достоевского невозможно понять без психоанализа, то есть он не нуждается в нем, потому что иллюстрирует его каждым своим персонажем и каждой фразой»[290].

Эссе «Достоевский и отцеубийство» начинается с того, что автор воздает должное Достоевскому как художнику и признает, что его творческий талант не подвластен анализу; но затем Фрейд осуждает творчество Достоевского с этической точки зрения. В глазах Фрейда моралист Достоевский слишком удобно устроился, перемежая греховные поступки покаянными высокоморальными обязательствами, и потому упускает саму суть морали, заключающуюся в самоограничении. Фрейд сравнивал эту «сделку с совестью» с поступками варваров и Ивана Грозного, ссылаясь на знаменитые чередования приступов насилия и публичного покаяния у последнего. Совершая довольно смелый и спорный прыжок от царя Ивана к Достоевскому, Фрейд утверждает, что нравственные борения писателя привели его к подчинению светским и духовным авторитетам в лице царя и патриарха. Этот «черствый русский национализм» и вера в авторитет помешали Достоевскому стать великим освободителем людей, заставив его присоединиться к «тюремщикам» человечества. Фрейд усматривает причину этого нравственного падения в неврозе Достоевского. В качестве источника этого невроза Фрейд называет сложные отношения Достоевского с отцом, которые якобы привели к развитию у писателя эдипова комплекса. С точки зрения этой аргументации так называемая эпилепсия Достоевского была вызвана не органическими повреждениями мозга, а психическим расстройством, то есть представляла собой аффективную эпилепсию.

Мы видим здесь поразительную параллель с клиническим диагнозом, поставленным Розенталь. Фрейд, как и она, диагностирует Достоевскому аффективную эпилепсию и рассматривает его эпилептические припадки как симптомы истерии. Но если Розенталь ставит такой диагноз уверенно, то Фрейд соблюдает осторожность, указывая на отсутствие детальной истории болезни, не позволяющее ему проверить свою гипотезу. Несомненно, Фрейд не имел возможности читать исследование Розенталь в оригинале, но в 1921 году подробное изложение ее эссе было опубликовано Сарой Нейдич в журнале «Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse» вместе с некрологом только что ушедшей из жизни Розенталь[291]

. Как полагает Райс, Фрейд мог читать это резюме и, скорее всего, знал об эссе Розенталь[292]. Тщательно проанализировав дискуссии о Достоевском, шедшие в Венском психоаналитическом обществе, Райс показал, что существовали и другие авторы, тоже диагностировавшие у Достоевского истерию, – в первую очередь ими были Вильгельм Штекель, автор работы «Литературное творчество и невроз» („Dichtung und Neurose“, 1908), и Отто Ранк, поставивший такой диагноз в работе «Двойник» („Der Doppelgänger“, 1914)[293].

Фрейд и Розенталь обнаруживают поразительное сходство друг с другом в плане того, что оба они находят у Достоевского истерию, но помимо этого, Фрейд прибегает и к довольно натянутому стереотипу об иррационализме русской души. Как считает Фрейд, крайняя амбивалентность эмоционального характера Достоевского имела своим источником его отношения любви-ненависти с отцом. Понятие аффективной амбивалентности впервые было введено в психоанализ швейцарским психиатром Эйгеном Блейлером (1857–1939), писавшим об «одновременном присутствии противоречащих друг другу чаяний, установок и чувств, например любви и ненависти, по отношению к одному и тому же объекту»[294].