Иррациональное в русской культуре. Сборник статей

После разговора о целебных свойствах творческого процесса Розенталь определяет эпилепсию Достоевского как аффективную эпилепсию, которую выделял берлинский психиатр Эмиль Братц, в 1911 году издавший работу «Припадки аффективной эпилепсии у невропатов и психопатов». Этот тип эпилепсии, не признаваемый современной наукой, якобы вызывался не физиологическими причинами, а сильнейшим психическим возбуждением. Считалось, что аффективная эпилепсия, в отличие от истинной эпилепсии, не вызывает расстройства личности или ее деградации. Розенталь усматривала подтверждение этого диагноза в том факте, что психическое состояние Достоевского стабилизировалось после его сибирской ссылки и что его творческие способности нашли в его поздних шедеврах максимально полное выражение[265].

Вердикт, вынесенный Розенталь, полностью соответствует общему отношению медицины и критики к Достоевскому на рубеже веков. Если психиатры XIX века диагностировали Достоевскому эпилепсию, то в начале XX века Баженов и другие психиатры-реформаторы стали оспаривать эту точку зрения, поскольку эпилепсия всегда связана с деградацией личности – что все чаще считалось не соответствующим действительности в случае такого гения, как Достоевский[266]

. Находя у Достоевского аффективную эпилепсию, Розенталь заявляла права на психоаналитическую интерпретацию его творчества, поскольку аффективная эпилепсия рассматривалась как разновидность истерии[267]. Таким образом, Достоевский уже не патологизировался, как прежде, а его болезнь рассматривалась скорее в контексте «психиатрии повседневной жизни»[268]

. В той степени, в которой аффективная эпилепсия считалась излечимой – в том числе и посредством психоанализа, – речь шла о том, что Достоевский оказался не настолько болен, как считалось прежде. Очевидно, диагноз, который ставила Розенталь, служил предпосылкой ко всей ее аргументации о терапевтическом воздействии искусства и процессе самоизлечения Достоевского.

НИКОЛАЙ ОСИПОВ: В ЗАЩИТУ ДВОЙНИКА

Психиатр Николай Евграфович Осипов (1877–1934), как и Розенталь, принадлежал к первому поколению психоаналитиков. Он познакомился с работами Фрейда в 1907 году, после завершения медицинского образования, полученного им в университетах Москвы, Бонна, Фрайбурга, Берна и Базеля. В 1910 году он посетил Фрейда в Вене и стал его последователем и пропагандистом, после чего переводил его книги и участвовал в основании русского журнала «Психотерапия». Будучи консервативным либералом, Осипов не мог смириться с большевистской революцией и в 1918 году эмигрировал в Прагу, где преподавал в Карловом университете и положил начало психоаналитическому движению в Чехословакии.

В число всевозможных работ Осипова входит и короткая статья «„Двойник. Петербургская поэма“ Ф.М. Достоевского (Заметки психиатра)»[269]. Осипов посвятил Достоевскому целый ряд эссе на русском, немецком и чешском языках, включая несколько неизданных[270]

. Будучи широко образованным человеком, Осипов всегда стремился вывести психоанализ за пределы чисто терапевтической сферы и найти ему новое применение в области искусства, литературы, истории культуры и религии. Однако порой привлекательность литературы как объекта психоанализа имела вполне прагматические причины. «Находясь за границей и лишившись всех моих медицинских записей и заметок, – писал в 1921 году Осипов из пражского изгнания, – я не в состоянии обогатить психоанализ результатами моей практической работы и потому хотел бы воспользоваться для этого русской литературой»[271]. Тема двойничества волновала Осипова и в метафизическом, и в личном плане[272]. По случайному совпадению другой ключевой фигурой раннего русского психоанализа был Иван Дмитриевич Ермаков (1875–1942), современник Осипова и его коллега по психиатрической клинике Московского университета. Несмотря на общий интерес к психоанализу, их отношения были полны соперничества и конфликтов. В письме к Фрейду Осипов так отзывался о Ермакове: «Если бы он не казался мне таким неприятным человеком, я мог бы назвать его своим двойником»[273].