Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

— Может быть, кто-то из окна выбросился? — предположила Орлова.

Александров укоризненно посмотрел на супругу:

— Любовь Петровна, не говорите ерунды.

— Вон стоят охранники, — указал Исаак Осипович.

Троица подошла поближе. Милиционеры в тулупах моментально к ним приблизились. Орлова заулыбалась. Александров сделал вид, что интересуется только своей женой. Дунаевский с интересом всмотрелся в лица милиционеров. Давно пришла пора сочинить гимн заключенных.

При виде Орловой суровые лица стражей порядка растаяли. Лицо актрисы послужило всей компании пропуском. Руки взлетели под козырек. Парни в форме отдали честь знаменитости. Компания не спеша прошла мимо. Молодые милиционеры следили глазами за прекрасной женщиной.

— Я пойду узнаю, чем они занимаются, — произнес Исаак Осипович, указывая на рабочих. Улыбка Орловой промелькнула, будто падающая звезда на небосклоне. К счастью, гнев сменился на милость.

На Дунаевском была гладкая шапка-ушанка с плотно прижатыми, будто зализанными, ушами, в которой он походил на полкового комиссара. Мода того времени не отличалась разнообразием. И как Сталина в шинели можно было спутать с Кировым, так Дунаевского в пальто и шапке путали с Якиром. Откуда это сходство пошло, никто не знал. Во всяком случае, о нем говорили. Точно так же, как говорили о сходстве Марлен Дитрих и Орловой, Ладыниной и Мэй Уэст.

Для знакомства с рабочими, занятыми на обслуживании Кремля, при которых обязательно паслись «люди в штатском», представляться надо было, как на приеме у английской королевы, с перечислением всех заслуг, естественно, не для рабочих, а для «штатских».

Оказалось, что на Спасской башне Кремля устанавливаются рубиновые звезды. В начале 1935 года Каганович предложил, а Сталин утвердил это решение. Событие не менее важное, чем завершение строительства пирамиды Хеопса.

Александров конъюнктурно оценил сообщение об установке звезд.

— Прекрасно, — заметил он. — Эта «точка» площади должна быть у нас в кадре.

Умный режиссер, который уже оценил силу названия «Песни о Родине», моментально просчитал, что до него никто не успеет снять эти звезды в художественной ленте. А свидетельства роста силы страны социализма очень актуальны. Он, Александров, будет первым, кто это покажет.

СССР нуждался в новых символах. Страна Советов обрастала собственной мифологией, взросшей на классовой борьбе пролетариата, как молодая цыганка обрастает серьгами и монистами. Каждая примета мифологизации социалистического быта была на вес золота у власти. Каждый штрих, подтверждающий усиление новой империи, свидетельствующий о ее вечности, этой властью пожирался с людоедской жадностью, ибо служил оправданием всей той бесчеловечной злобы и ненависти, что сопровождает становление любого нового режима. В то время любое произведение искусства было несвободно от публицистичности. Неудивительно, что даже музыка Дунаевского отличалась публицистичностью.

Исаак Осипович озаботился мыслью Александрова. Он сказал:

— Надо бы эти звезды вставить в песню.

Орлова неожиданно предложила:

— Вот бы такую музыку, Исаак Осипович, ля-ля-ля…

Она придумала мелодию и надеялась, как бывший музиллюстратор, что это поможет Дунаевскому, что он прислушается к ее совету. Однажды так поступила Лидия Смирнова.

Но надо было знать Дунаевского. Он в штыки воспринимал любые попытки вмешиваться в его работу, кого бы это ни касалось — мужчины или женщины. За исключением Сталина.

Когда Дунаевский взрывался, протуберанцы были заметны издали: его яростной энергии и напора боялись все на студии. С яростью он обрушился на Любовь Петровну, что случалось крайне редко. «Рубиновые звезды Страны Советов», — пропела последние слова Александрова Любовь Петровна на свой мотив, который, кстати, повторял мелодию заставки из «Веселых ребят». Дунаевский рассердился:

— Что это вы, Любовь Петровна. Бросьте!!! Это же совсем другой характер музыки.

По всей видимости, Исаака Осиповича задела нетактичность актрисы по отношению к его делу. Музыка в «Цирке» обещала быть одним из самых главных достоинств, если не главным. Если его обвиняли в том, что он затягивает сроки за глаза, перед начальством, то пусть Александров хотя бы не ждет, что он будет принимать подсказки от его супруги.

Композитор тут же потребовал, чтобы они вчетвером (с ними был еще Лебедев-Кумач) отправились на квартиру к Орловой и Александрову. Александров даже опешил. У них с Орловой была не простая жизнь, а игра, в которую играли только они по известным им одним правилам. Вмешиваться в нее другим запрещалось.

А вдруг Дунаевский поломает их игру своим «энтузиазмом»? В этом смысле Исаак Осипович был уникальным человеком: если он загорался, то мог работать на идеальной энергии творчества, которая не нуждается ни в деньгах, ни в еде, ни в питье. В такие минуты человек бывает жесток к окружающим, жесток именно своей гениальностью, которая не принимает и не понимает требований ординарности.