Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Премьеру фильма обставили очень грамотно. Помпезно. Не может не вдохновлять тактика, с которой это было сделано. И стилистика эпохи. Исаак Дунаевский, Любовь Орлова — безусловно, «звезды». Куда деться. Но без излишнего трепета в чувствах. Над ними всеми есть вождь. Наш Иосиф Виссарионович. Все мы под Сталиным ходим.

В 1937 году Иосиф Виссарионович впервые слушал на патефоне «Песню о Сталине» Дунаевского. Кто-то из приближенных, предваряя прослушивание, воскликнул, что вот, дескать, композитор приложил весь свой талант, чтобы создать музыку, достойную великого вождя.

Сталин, попыхивая трубкой, молча слушал пластинку, затем сказал:

— Да, товарищ Дунаевский приложил весь свой замечательный талант, чтобы эту песню о товарище Сталине никто не пел.

Это была та самая кошка, которая пробежала между вождем и его гениальным композитором. Каким-то чудом Дунаевский эту нелюбовь пережил. Более того, его симпатии к Сталину были совершенно искренними.

Были камикадзе, которые позволяли себе «роскошь» высказать великому и могучему вождю в лицо свое отношение. Таким оказался Шумяцкий, который, уже поставив на своей судьбе крест, в 1938 году на приеме в честь Сталина отказался поднять за него бокал после тоста за Великого и Могучего. Дело было в Кремле. А через месяц Шумяцкого не стало.

* * *

…Дунаевский был буквально порабощен страстью новых знакомств. Очень легко знакомился и столь же легко расставался. По крайней мере, внешне легко.

Психоаналитики назвали бы это комплексом «знакомства». У композитора была страсть и потребность вступать в общение с новыми людьми, общаться с народом. Страсть эта имеет две стороны. Первая — если вы стремитесь знакомиться со «звездами» или вождями, которые не знают вас, но которых знаете вы, и вторая — вы знакомитесь с так называемыми «маленькими» людьми, которых каждый день набегает море на улицы города, а потом, с сумерками, смывает.

Дунаевский, конечно, знакомился и с сильными мира сего и даже искал их дружбы, но прежде всего он обожал «хождение в народ». Может быть, это была черта эпохи, может, просто индивидуальная особенность, в которой знают толк психоаналитики. По всей видимости, у Дунаевского была потребность оказывать покровительство, ощущать возможность помочь «маленькому» человеку. В каком-то смысле слова Лебедева-Кумача «человек проходит как хозяин…» абсолютно подходили к Дунаевскому. Он чувствовал себя хозяином в той стране, которая дала ему всё: положение, любовь одних, зависть других, неравнодушие и обожание третьих. Ему нравилось жить в этой стране, ее новая мифология его будоражила. Не случайно он употребляет, описывая себя в конце 1930-х годов, такое слово, как «могущество». Вполне возможно, что именно в СССР он чувствовал себя сказочным героем.

Возможно, в нем жил, не мог не жить генный страх перед погромами. Роль героя компенсировала страх.

Дунаевский получал очень много писем, столь же много писал. Самое удивительное, что он легко знакомился по переписке и начинал длительные взаимоотношения исключительно в письмах. Роман в письмах имеет очень много преимуществ по сравнению с обычным любовным романом. Только у Дунаевского к этому добавлялось нечто совершенно уникальное. Его романы были, во-первых, платоническими, во-вторых — познавательными, так как много давали и той и другой стороне в общеобразовательном плане и в смысле постижения жизни. Они служили суррогатом дружбы. То есть дружба могла быть и настоящей, но она происходила заочно, не требовала тактильных отношений. Дружба по переписке подходит для человека, который очень занят.

Ох, непрост был Исаак из Лохвицы! Видимо, в самом процессе письма было для него нечто завораживающее. Как художник, он нуждался в искренности. А взаимоотношения с человеком, которого ты никогда или почти никогда не увидишь, который неосязаемо войдет в твою жизнь и пройдет рядом, параллельно, могут быть искренними, как со случайным попутчиком в поезде.

У Дунаевского таких «случайных попутчиков» было много, в частности около пятнадцати девушек. Отношение с некоторыми из них стали особенными. Он называл эти случаи «встречи с женщинами», но имел в виду вообще романтические переживания. Исаак Осипович принадлежал к той категории мужчин, для которых физическое начало любви важно, но не самоценно. Очень значимым для него являлось чисто романтическое переживание, начиная с периода юношеских, даже детских лет, когда он впервые влюбился и когда его «женщинами» были лучистоглазые девочки и девушки.

«Воспоминания об этих замечательных переживаниях моей жизни навсегда светят и навсегда и впредь останутся для меня дорогими», — писал Дунаевский в 1947 году.