Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

В разговор включился Серго, который напомнил, что кино мешать нельзя.

Он снова сделал выпад против Берии:

— Кино пытаются растащить. (Это была главная проблема Шумяцкого.)

И тут Сталин пошутил:

— Мало пытаются, раз у них ничего не получается. Да, товарищ Шумяцкий?

Шумяцкий вымученно улыбнулся. Эта реплика свела на нет все усилия Орджоникидзе. Сталин дал понять, что вмешательство Серго излишне. У наркома сразу испортилось настроение. По всей видимости, он уже ничего не мог сделать.

Так закончилась эта история с Ильфом и Петровым. Снять их фамилии с титров Шумяцкий уже не мог. А за выслугу перед Берией братья-сатирики получили выигрышный приз: их жизни были сохранены. Впрочем, Ильфу всего на год. В 1937 году он умер от болезни. Строительство советского Голливуда провалилось.

Алхимия писем

Новый, 1936 год Исаак Дунаевский отмечал в Москве. В начале февраля ему позвонил Григорий Александров и сказал, что они вместе с Любовью Орловой зайдут к нему в гостиницу.

Не ожидая ничего хорошего, Дунаевский ответил:

— Вот и отлично. Пообедаем.

Заказал в номер обед на троих. Встреча была необходима, потому как страсти накалились. Следовало объясниться.

Орлова вошла напряженная, бросила сумочку на кресло. Александров стал целоваться, шумно охать и ахать, глядя на вид из окна. Говорил, что у них такого вида нет. И закончил по-иезуитски, что Исаак Осипович должен благодарить киностудию за то, что живет в таком шикарном месте.

Исаак Осипович, как правило, останавливался в правительственной гостинице «Москва». В то время она считалась образцово-показательной. Советский Голем. Внутри в помещении всегда дежурили трое-четверо агентов в штатском: слушали, о чем разговаривают приезжие и командировочные.

Номер, в котором поселили Дунаевского, был трехкомнатным и производил впечатление квартиры героя-ударника. Салютующие листьями фикусы. Даже горничные в таких номерах прислуживали особенные, похожие на духов, духов страны социализма. Они появлялись бесшумно и исчезали, как тени.

В гостиной стоял большой рояль, за ним, как бы в нише, помещалась маленькая эстрада, обнесенная перильцами. Надо было подняться по трем ступенькам, чтобы очутиться на помосте. «Театр в миниатюре» был предметом особой гордости проектировщиков правительственного отеля. Интерьер дополнял огромный кожаный диван, созданный как будто специально для Александрова.

Орлова села на стул у столика. Дунаевский устроился за роялем, готовый в случае опасности начать играть. Затем к их компании присоединился Лебедев-Кумач. Получалось маленькое совещание. Судебная тройка. Кого только они собирались судить? Александров горел желанием дать всем взбучку. Орлова поджимала губы. Исаак Осипович взял несколько аккордов, попросил перейти к делу.

— Вы не должны забывать о том, что актеры нервничают, что мы не можем просто быть марионетками и ждать, что вы напишете, — начала Орлова.

— Хорошо, милая Любовь Петровна, я готов со всем согласиться, только, пожалуйста, примите эту необходимость с выбором музыкального ряда — это очень важно.

Орлова заказала себе рислинг.

— Кислый, — сказал она, пригубив его.

— Другого здесь не подают, — ответил Дунаевский.

— А вы откуда знаете? Все время пьете? — едко поинтересовался Александров.

— Когда живешь в этой гостинице, многое узнаешь, — сказал Исаак Осипович.

Больше всего Александрова волновало, что Дунаевский собирается часто повторять тему «Лунного вальса». Дунаевский его заверил, что никакой навязчивости не получится. Одна и та же музыкальная тема будет возникать каждый раз в новом ритмическом и тембровом облачении.

Разговор был не очень долгим, потому что Любовь Петровна не выдержала:

— Давайте пройдемся. Я хочу, чтобы мы подышали.

Дунаевский знал, что на площади она закатит истерику.

Орлова, когда была чем-то очень расстроена, специально шла гулять. Взгляды прохожих повышали ей настроение. В те годы увидеть живую Орлову на улице было все равно что встретить Господа Бога. Люди столбенели и, не привыкшие к встрече с ангелами, почти в полный голос говорили друг другу: «Посмотри, посмотрите, Орлова, Орлова…»

Она была Монной Лизой советской эпохи. Любовь Петровна иногда оборачивалась и улыбалась.

Но в этот раз актриса была раздражена.

— Плохая кухня — сказала она, когда вышли из «Москвы», и предложила: — Погуляем и пойдем поужинаем в «Национале».

«Националь» находился напротив гостиницы. Там любили ужинать московские знаменитости. Часто приезжал Пырьев с Ладыниной. Ладынина тянула через мундштук папиросу и, полуприкрыв глаза, говорила: «Иван, не сиди как дурак. Скажи официанту, чтобы поторопился».

* * *

…Они вышли на Красную площадь. Тогда еще по ней ездили извозчики. На Дунаевском было толстое пальто, на Орловой — шуба.

— Смотрите, у Спасской башни что-то строят, пойдемте посмотрим.

— Любовь Петровна, по-моему, там дежурит милиционер. Это закрытый объект, — сказал Александров.

— Ерунда, — ответила Орлова, — там рабочие.

У самых стен стояло десятка два рабочих и двое мужчин в одних пиджаках, по всей видимости инженеры. Все смотрели вверх.