Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Композитор помнил, как его душу волновали страсти: шахматы, бега, женщины, любовь, ощущение победителя, любимца матери, который всегда добивался желаемого. Жизнь — праздник. Он пробовал оживить в душе хоть одну из страстей — увлечение футболом. Снова начал страстно болеть за «Динамо». Письмо Раечки — наивной комсомолки — тронуло его своей искренностью. Он начал представлять ее путешествие по Кавказу:

«Есть две природы: та, которая ласкает нас после душного и закопченного бензином и фабриками города, и та, настоящая природа, в которой мы растворяемся морально и физически. Я помню и знаю эту пригородную природу, когда после городского асфальта пленяет вид десятка полуиссохшихся сосен, а небольшая березовая или дубовая роща настраивает нас на журчащее состояние. Но когда попадаешь на настоящую первозданную природу Кавказа (в меньшей степени Крыма), то только тогда проникаешься чувством величайшего упоения и саморастворения. По сравнению с Вами я теперь ничего не значу как поклонник красоты природы. То, что я видел, я видел преимущественно из окна вагона, автомобиля или самолета. Вы же теперь прикоснулись к ней, ходили по ней, обнимали ее. Это не позволит мне пойти по Вашему примеру. Да, я развращен удобствами, без которых мне будет трудно. Но природу я люблю, и каждый раз, попадая в ее объятия, я клянусь ей в верности, с тем чтобы потом… забыть эту клятву и изменить ей с городом, поглощающим силы и нервы…»

В Рузе принесли письмо от Ивана Пырьева. Ему предложили снять не законченную Эйзенштейном вторую серию Ивана Грозного. Композитор представил, как его враги, «оппозиция», как он ее называл, будут шептать по углам: «Дунаевский и Иван Грозный…» Но ведь в эпоху царя не танцевали вальсов и не пели легкие песенки? Куда ему до Прокофьева. Этот момент Дунаевского самого заботил. Как все легко его определили в мастера легкого жанра! «Один Пырьев — смелый человек, знает мое подлинное нутро, позволяющее мне все уметь», — говорил Дунаевский.

Это «все уметь» было основополагающим в характере Дунаевского. Отличник просто не мог иначе. Весь день после письма Пырьева было отличное настроение. Дунаевский даже пошел играть вечером в волейбол, правда, отбивая мяч, свернул себе мизинец правой руки. Уже вечером увидел, что палец болит, распух, и он не может растянуть пальцы до октавы. Пришлось напевать вслух, вместо того чтобы проигрывать на рояле. В жаркие дни его приглашали в гости пионеры, благо пионерских лагерей вокруг Дома творчества было пруд пруди. Насмотрелся на деревья, наобнимался с соснами и сочинил песню юных мичуринцев за один вечер, на следующий — лагерную пионерскую песню. Все это между делом. Каждое утро, пока его не позвали на пляж, садился за партитуру «Золотой долины». В результате получилась почти новая оперетта.

«…А когда кончилась война и мое „если“ сбылось, я… продолжал ту же дурацкую жизнь с ее шумами, запахами, влезающими и уничтожающими нашу кровь, наши легкие, наше сердце и сознание. Я нарушил свою клятву и понял, что, обожая природу, я никогда не смогу быть с ней так и столько, сколько требует мое сердце, моя любовь к ней. И мне бесконечно больно, что годы уходят, а я до сих пор не знаю имен птиц, пленяющих меня своими звонкими хорами, названий трав, одуряюще благоухающих вокруг меня, названий насекомых и жучков, неутомимо трудящихся для своей короткой жизни».

Это было самое пронзительное письмо, которое он написал для Раечки. Догадывался ли он сам, сколь много рассказал ей о себе?

Август догорал. Зоя приезжала и уезжала: Дунаевский регулярно давал ей деньги на содержание Максима. Пришла радостная весть: сын поступил в Суриковское училище. Радость была огромной. Тяжелая душевная «язва» спала, и мучительное душевное состояние, которое продолжалось все десять месяцев со дня несчастного случая, закончилось.

Запевала сталинской эпохи

Осенью на него обрушилась работа. Композитор написал по разным поводам много новых песен и музыки, которая уже частично исполнялась по радио в праздничных передачах. Его ждали в Одессе. Дунаевскому очень хотелось приехать в прекрасный и так тепло некогда принимавший его город, привезти и исполнить с хором и симфоническим оркестром свою новую песню. Но многое мешало это сделать, в том числе осложнившаяся проблема экспорта солистов из Москвы, а также самая главная проблема с сыном.

В августе ему приходилось ездить на Центральную научную студию документальных фильмов для записи фильма про птиц «Крылатая защита». У него было страстное желание дирижировать: исполнять собственные песни самому. Скромный подарок городу-герою он хотел привезти и исполнить сам. Это было его желание. Кроме того, Исаак Осипович планировал, что отъезд поможет ему прийти в норму. Любое передвижение, смена впечатлений, стук колес, проводы и встречи давали ему жизненную энергию.