Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Продолжение этой истории следующее. Вдруг в комнате супругов стало тихо. Судейкина решила посмотреть, что происходит, вошла к ним и увидела такую картину: маленький, худенький Курихин лежал на полу, а Неверова, навалившись на него, старалась воткнуть ему в горло кинжал, который недавно подарил поклонник-грузин. Курихин с огромным напряжением, двумя руками едва удерживал руку жены, изо всех сил борясь за свою жизнь. Будущей жене Исаака Осиповича принадлежит честь спасения Феди Курихина. Она подбежала к Неверовой и вырвала кинжал. Та опомнилась, вскочила, бросилась к ней на шею и зарыдала, причитая: «Какие все люди гадкие». Тем не менее даже после этой сцены Курихин и Неверова не развелись. По всей видимости, они даже в быту играли парную роль комической жены и ее мужа.

Как это ни странно, в мифы о комических актерах не попадают драматические или идеологические моменты их жизни. Например, мало кто теперь знает, что в Москве на том месте, где сейчас стоит памятник Юрию Долгорукому, до 1946 года находились обелиск и статуя Свободы. Перед железобетонным граненым карандашом стояла женщина в тоге, «списанная» с античных скульптур. Эту женщину, по версии Алексеева, скульптор Андреев лепил с комической актрисы Евгении Алексеевны Хованской, которая сначала была актрисой театра «Кривое зеркало», потом ушла в «Летучую мышь», затем поступила в Театр сатиры (там пайки были больше) и закончила свою карьеру во МХАТе.

Женечка Хованская показала Дунаевскому танец, чтобы он усовершенствовал для нее музыку. Танец был забавный. Актриса танцевала одна. Партнеры были воображаемые. Точнее, она их изображала с помощью рук, расставляя их на разную ширину. Все остальное Хованская делала лицом, причем очень понятно. Первым ее кавалером выступал туповатый, маловыразительный чиновник. Следовал хлопок ладоши, и приходил новый кавалер — напористый военный. Женечка закидывала руки куда-то очень высоко, давая понять, что ее кавалер огромного роста. Потом приходил нежный любовник — он был маленького роста и худой. И наконец, появлялся законный муж-ревнивец. Это был старый номер, который она сочинила еще вместе с Алексеевым в дни нэпа.

Алексеев познакомил Исаака Дунаевского с Тамарой Церетели. Она обладала роскошным меццо-сопрано, пела строгие академические оперные арии и объехала весь Советский Союз, собирая полные залы. Но Церетели любила и озорную песню, стильный романс. Ее тянуло на все «сладенькое» и душещипательное в искусстве, примерно так же, как маленькую девочку тянет на шоколад, а взрослеющую девушку на мелодраму. Огромный темперамент грузинки был совершенно лишен всякой цыганщины, модной в то время, то есть томных выкриков, закатившихся глаз, когда зрачков не видно — одни белки, будто актриса сбежала от модного психиатра Ганнушкина.

Такая манера в те годы почиталась за эталон пения на эстраде. Подобные романсы просили писать молодого Дунаевского многочисленные актрисы, вдруг объявившие себя его подругами. Чтобы было побольше завываний, чтобы можно было неожиданно оборвать песню и вскрикнуть, как будто на сцену выбежала мышь. А еще драматические актрисы, исполнявшие романсы, очень любили перейти от шепота к крику. Всего этого у Тамары Церетели не было. Дунаевский и Церетели сохранили на протяжении всей жизни ровные творческие отношения, хотя он для нее специально ничего так и не написал.

Замыкал фантастический ряд людей, с которыми Исаак познакомился в Москве, хореограф Касьян Голейзовский. Голейзовский! Как уже говорилось, он первый вывел на сцену обнаженных девушек и юношей. Ох и доставалось ему за это! Но постепенно зрители к этому привыкли.

Голейзовский ставил спектакли практически во всех театрах, где звучала музыка и танцевали актеры. У него было совсем немного «соперников» в хореографическом мире. Прежде всего, Лев Лукин, про которого говорили «эстетствующий», и Николай Фореггер — «эксцентричный». Все, что они делали, по мнению решительных и строгих судей той поры, было надуманно, нарочито и непонятно. Они усиленно эксплуатировали эротическую музыку. В балет пришло то, что всегда в нем подразумевалось, но никогда не озвучивалось.

У Голейзовского опыт эротического балета был наиболее удачным. Больше всего перед выходом на сцену актеры волновались о том, как их воспримут сидящие в первых рядах пожилые тети и дяди с моноклями в глазу и вставными челюстями во рту. Говорили, что Голейзовский кощунственно разрушает каноны классического балета. Его то выгоняли из Большого театра, то опять звали. Но в 1920-х годах судьба к нему благоволила, вернее, не судьба, а первый нарком просвещения Анатолий Луначарский, благодаря заступничеству которого «все шло путем».

Гений и муза

Исаака Дунаевского с Зинаидой Судейкиной познакомила ее сестра балерина Клавдия Судейкина, жена Леонида Оболенского, будущего знаменитого режиссера, создателя культового советского фильма «Кирпичики», не избежавшего, однако, трагической участи: он был репрессирован в 1930-х годах.