Исаакские саги

Толпа, которая подхватывает, вбирает в себя, увлекает, проявляет ту божественную силу, что истинного Бога оставляет в небрежении, и следом, естественно, стирает личные черты каждого составляющего. Даже, если эта толпа во славу Бога, все равно, возникает опасность бесовства.

Все-таки, уникум, в конечном итоге, продуктивнее толпы. Божественно-бесовская сила толпы легко воздействовала на открытые всем ветрам души наших юношей и с помощью любопытства всосала их в общий строй, включив и в коллективный настрой. Они охотно и весело присоединились и пошли в объединившимся людском потоке.

В колонне было около пятисот человек. По масштабам города — ничтожное количество. Радостно шумя, толпа довольно быстро продвинулась до конца улицы, где наткнулась на цепь людей в форме с прозрачными щитами и зачехленными палками. Давно не знаемое нами возбуждение. Это не привычный ликующий шум нудной обязательной демонстрации нечто неведомого и нетрогающего души. Шлемы на головах, палки, щиты рождали у стороннего наблюдателя неясные средневековые воспоминания, вынырнувшие невесть из каких глубин генетической памяти.

Опасны средневековые чувства всех участников, а не чьи-то воспоминания.

Над демонстрантами понесся тревожный гул: омон, омон, омоновцы. Голова колонны свернула в улочку, где не было препятствия, а оттуда на площадь… площадку, где пересекались несколько улочек и переулков в стороне от основных магистралей. Люди стали растекаться по пустому пространству, окружая передних, создавая из головы, как бы центр сообщества. Люди не толкались, не давили друг друга, а даже извинялись, задев соседа, что было не только не характерно для привычной нашей толпы, но и в меру бессмысленно по ситуации. Выражение лиц было чем-то средним между посетителями консерваторий и стадионов.

Ребята наши остановились чуть в стороне от основной толпы. Все ж они были, как бы пришлые, как бы гости не приглашенные.

Кто-то из центра собравшихся провозгласил, по-видимому, в мегафон: — Господа!

И будто то была команда — из разных переулков въехало несколько автобусов желтого цвета с занавесками на окнах. Автобусы остановились и выстроились вокруг собравшихся. Двери их одновременно раскрылись и из машинного чрева высыпались мальчики, чуть постарше наших друзей, но в форме и с расчехленными палками. Фигурами они были покрепче — за счет ли возраста, образа ли жизни, да и лица их были, хоть и такими же веселыми, но, пожалуй, более озорными. С каким-то странным гулом кинулись они на людей небольшими колонками от своих автобусов по разным направлениям. Одни из них кинулись в гущу людского скопления, а иные из этих юношей, размахивая палками, набросились на стоящих по краям толпы и на окружающих зевак, среди которых тусовалась и наша троица.

Несколько парней с абсолютно счастливыми лицами приближались к впереди стоящей Шуре с воинственными кличами. Кроме фонового гомона явно раздавалось: «Жиды пархатые!» «Ублюдки сионистские!» Прокладывая себе дорогу в незаданном направлении, а просто так, вперед, они не глядя, наносили такие же безадресные удары.

Шура гордо и воинственно закричала: «Какое право» — но удар палкой по лицу прервал неуместную интерпелляцию, и она пригнулась обхватив голову руками. Кто-то крикнул: «Это ж митинг!» В ответ со счастливым смехом: «Жидам не санкционируем!» Палки резиновые продолжали витать над и среди голов. Веселый смех, равно как и лица, с шалой бесшабашности постепенно менялись в сторону, незамутненной никаким камуфляжем, озверелости и ярости. И они уже более обстоятельно обрушивали свои дисциплинарные аргументы на близкостоящих. Гаврик с Кириллом пытались прикрыть Шуру.

Кто теперь знает, чем по ним били: может, палками, может, кулаками, сапогами, может, и еще чем. Да и важно ли это? Кто знает, с первого ли удара упал Гаврик Шуре под ноги, да и важно ли это — сколько ударов сходу получил мальчик…

— Габи! — закричала девочка, но, по-видимому, нерусское звучание восклицания, лишь прибавило сил, наводящим порядок и охраняющим право. Следом свалили Кирилла. Шура вдвинулась в стену. Кто-то, пробегая, наступил Кириллу на руку и он закричал. Гаврик попытался подняться, в неразберихе уцепившись за край военной куртки. Вскрик «Габи» и цеплянье за куртку случились почти одновременно. В результате, Гаврик ударом кулака вновь был сброшен на землю и под крик «ублюдки», «сионисты жидовские», задержавшиеся рядом защитники потерпевшего, куртку которого так грубо схватили, обрушили град ударов на правонарушителя. Били ногами и дубинками. Удары пришлись по ногам, рукам, голове, спине… Лица нападавших постепенно утрачивали мальчишескую веселость и на глазах становились ожесточеннее. Усиливалось озверение. Удары пришлись на то, что оказалось на поверхности и открытым. Гаврик опрокинулся на землю лицом вниз, закрыв его еще и руками, но чей-то меткий башмак, все-таки, угодил в глаз. Сапогом по затылку. Еще удар по темени…