Исаакские саги

Кирилл откатился к стене под защиту своей Брун-гильды, которая, прикрыв зачем-то руками собственные щеки, с недоумевающим ужасом смотрела, как бьют Гаврика. Тот совсем зарылся головой в землю… Нет… В землю бы, так он действительно мог бы зарыться — под ним был асфальт. Гаврик обхватил голову, прикрыл, как мог лицо руками, почти воткнув его в асфальт, и застыл. Сделав еще парочку легких, завершающих ударов, воины покинули его и бросились к основной толпе.

Шура наклонилась над лежащим мальчиком.

— Габи. Гав. Ты как? — Гаврик молчал. — Габи! — истошно закричала она. Он поднял голову.

— Ты чего орешь так?

— Господи! Живой! Пошли быстрей отсюда.

Из носа текла кровь, на лбу наливалась и багровела шишка, губа раздута и из небольшой ранки сочилась кровь. Шура стала помогать ему подняться.

— Ты что? Я сам.

Шура схватила ребят за руки и потащила их за угол. Кирилл закричал — она схватила за отдавленную руку. Они пробежали чуть в сторону по переулку и сели на какой-то большой камень у забора, огораживающего стройку.

Шура пыталась начать обследование увечий своих пострадавших спутников. Оба отмахнулись. Супермены.

— Ну вот, теперь я дипломированный еврей — чуть сумел искривить распухшую губу Гаврик.

— Ты чего? При чем тут?

— А ты слыхала, что они орали?

— Ну и что? Они ж на всех кричали так. Это просто боевой клич. Как у племени команчей. — уже несколько успокоенный сказал Кирилл, пытаясь двигать распухшими пальцами.

— Они ж другого не знают, — добавила Шура.

— Вот именно. Им достаточно этого знания. На том и строят свой мир и свою войну.

— Чего ты, в самом деле. Я на это и внимание не обратила.

— А чего тебе обращать внимания? Ты славянка чистых кровей.

— А ты? Да у тебя морда рязанская, не только, что славянская.

— Ладно. Чего это вы? Теоретики хреновы. — Кирилл окончательно освоился со своей рукой. Пальцы двигались. Ссадины его не волновали.

Мимо проехало несколько машин скорой помощи.

— Омоновцы, наверное, заранее вызвали. Спланировали.

— И медицина в сговоре с ними.

— Причем тут медицина. Им все равно кого и почему лечить. — Гаврик заступился за отца. Наконец-то у него на глазах появились слезы. — И жидам пархатым, как папа, все равно, кого лечить.

— Да перестань ты об этом…

* * *

Дома еще никого не было. Я остановился у стола сына и поглядел в открытую книгу. Первая глава «Онегина». Хотел наизусть выучить, а все еще на первой главе. Суждены нам благие порывы. Я присел, да и сам зачитался. В смысл не вникал. Так сказать, текст знал. Наслаждался музыкой стиха. И незаметно для себя начал читать вслух. Петь. Ну, разумеется, не оперу. Читал, словно пел. И не слышал, как пришел Гаврик, как открылась дверь, как сын встал за моей спиной и, по-видимому, с иронической улыбкой смотрел на декламирующего отца.

— Мой папа самых честных правил, а сын давно уже пришел.

Я не оборачиваясь, но, прекратив свои интеллигентские забавы, отреагировал.

— И нескладушка. Куда б лучше, если б ты сходу продолжил мое чтение, не заглядывая в книгу.

— Зануда ты, папаня. Все об одном. Как хороший футболист — всегда готов послать мяч в дальний от вратаря угол.

— Да просто хочется, чтоб ты был, действительно, интеллигентным человеком.

— Пошло, поехало! Теперь тебя не остановишь. Давай о другом.

Я обернулся и… Вокруг глаза у сына пламенел здоровенный фингал, под носом, размазанная и уже подсохшая, кровь, распухшая губа, рубашка и куртка в грязи и крови.

Что случилось? Сознание терял?

— Уважаю профессионала. Сразу за сознание схватился.

Я охватил взглядом всего сына — фигуру, стать сиюминутную, лицо, глаза, понял, что катастрофы нет и, успокоившись, заговорил опять в своей назидательной, отеческой манере, за что и получал в таких случаях «зануду» от своего чада.

— У нас при каких-то разборках, как нынче называют иные драки, почему-то вначале бегут схватить ударившего, стрельнувшего…, а уж потом к пострадавшему. Желание поймать виновника, прежде понимания в необходимости помочь. Это и есть, что у нас важнее «кто виноват», чем «что делать». Потому и спросил, прежде всего, о сознании. Не сотрясение ли? Надо ли что-то делать? Вот главный вопрос. Да вижу — ничего страшного. Обычные ваши дурацкие детские драки. Или влез куда-то, где и без тебя бы обошлись? Я тоже был в твоем возрасте…

— И все-то ты знаешь, все тебе ясно. — Мальчик иронически и горько усмехнулся.

— Так терял сознание?

— Да нет, конечно. Получил свое и к стороне.

— Не тошнит? Рвоты не было?

— Ну ладно. Замени медицинские свои заботы родительскими.

— И то. Пойдем, я отмою тебе морду твою.

— Я и сам могу. Посмотри в шкафу какую-нибудь другую рубашку, и почисть, пожалуйста, штаны пока я буду отмываться. А то скоро мама придет — то-то визгу будет.

— Верно. Хорошо, что мамы нет. Она бы перепугалась до смерти. Иди… А ну-ка, покажи зубы? Нет. Мне показалось, что и зуб вышибли.

— По зубам били, но они оказались крепче.

На губах, хоть и припухших, все равно была заметна змеившаяся ироническая ухмылка. К чему или к кому относилась его ирония было непонятно. Может, к ситуации?