Исаакские саги

То вместо разреза через проколы вводят инструменты, оптику и удаляют, шьют. И видно-то порой лучше, чем в очках. Или опять же через сосуды, зондами, катетерами вставляем, всякие там, протезы, заменители, расширители, спиральки. Какие-то новые придумки, чтоб ещё туда вводить клетки, реактивы и новые сосуды, говорят, будут разрастаться.

Раньше, вон, например, язву желудка оперировали — раз и нет двух третей его, а теперь сначала одну операцию полегче, потом ещё одну, вторую придумали; а потом и лекарства появились, что язвы вылечиваются. Если, разумеется, не далеко дело зашло, без особых осложнений. Разве правильно пузыри с камнями выкидывать, резать их, что ножом через раны, что трубками через проколы. Надо научится камни там, внутри растворять, а воспаление вылечивать. И научатся. Всё к тому идёт.

Помню, как мы стали делать новые операции. Удаляли из протоков новым способом, чтоб не корежить протоки, чтоб в дальнейшем не было осложнений. И гордились собой. А теперь есть аппараты и делается это без операции. И наши придумки, наша гордость смешна. Да как быстро это случилось. Или сложную операцию на кишке при раке. Она была с меньшим риском, — чтоб не было лишних сшиваний, которые порой не заживали — и беда. Сначала нам сказали, что это безграмотно. С перепугу что-ли? А потом сами также делать. А теперь аппараты сшивают. И где наши придумки!? Так это ещё хирургия, рукодействие. А скоро и аппараты, небось, заменят, улучшит. Отыгралось наше время. А?

Да, хирургия, моя любимая хирургия, уходит. Меня оперировали с риском для моей жизни, а, наверное, лучше… может, и надо было только лечить. Лучше, наверное, будет больным. А нас с нашей любовью по боку. Жаль нас. А с другой стороны: нужна ли эдакая романтическая кровавая борьба за жизнь?! Долой войну! Геть войне и крови! А мы и есть аналог войне…

Господи и на все эти размышлизмы подвигли меня мои собственные болезни, собственная операция. Высшее проявление эгоизма. А ведь так всё! Пока сам не наколешься, не задумаешься. Как это по-русски: пока гром не грянет — мужик не перекрестится. Ну не совсем. Это гром грянул и еврей вздумал перекреститься. Ну, не в смысле принять крещение. А в смысле задумчивого испуга.

Да, так вот после операции мне всё равно стало лучше. Болей-то нет. Одышки нет. Всё хорошо! А мог бы и помереть. Мог бы и не выдержать. Время ещё не пришло. Мне ещё и пожить надо, и пооперировать, и от любви не отказываться. Да! От любви к миру, да и вообще, во всех её проявлениях.

Короче, хорошо, что мне операцию сделали!

А следующих пусть уж лечат.

Без нас.

Еврей и ивритяне

Борис Исаакович не хотел спорить с сыном, а потому и не зашли они в Макдональд, где по уверениям сына, пища была абсолютно непригодна, не кошерная. В Тель-Авиве нет больших проблем с едой. Рядом ещё одно заведение, и ещё и ещё, где можно поесть. Ортодоксальный сын не считал отца евреем, а лишь потомком их, поскольку Борис Исаакович не соблюдал никаких законов Кашрута и даже не был обрезан, отчего окончательно была разорвана связь с Законом, на котором стояло и стоит еврейство. Они не спорили на щекотливую тему, но, будучи гостем сына, он, вовсе, не хотел его вводить в грех. Даже, когда он в субботу поехал на встречу с сыном на машине, тот считал, что подобное нарушение правил шабата неминуемо затрагивает причина поездка. То есть он становился как бы источником сыновнего греха.

Они подошли к прилавку, где можно взять шварму, которая была не хуже Макдональдских трафаретов. На стоящем и медленно вертящемся вертеле внутри жаровни насажена индюшатина, проложенная бараньим жиром, а потому создающая вкусовую иллюзию баранины, которая более традиционна для иудеев. Но индюшатина значительно дешевле, а стало быть, и доступнее для нынешних израильтян, да, пожалуй, и всего Израиля. А уж тем более для приехавших, как здесь считают, правильнее говорить «поднявшихся» на историческую родину, из стран мира, так сказать, распределения по социалистическому типу. В карман расслоенной питы закладывалось мясо и всякие овощные салаты и заливалось разными соусами на выбор.

Борису Исааковичу эта еда была по вкусу и он в очередной раз не воспользовался возможностью повысить свои знания современности — не попал в Макдональд. В Москве ему и в голову не приходило зайти поесть в эту наскороедальню. Хотя про себя он решил, что, вернувшись из отпуска, он всё же должен ликвидировать этот пробел в познании сегодняшнего мира.

Но и на шварму сын так просто не согласился. Он не доверял атеистическому Тель-Авиву, а потому спросил у хозяина не работает ли тот и по субботам. Но его уверили, что этот столик, этот кормилец никогда себе такого не позволит и, что у него есть даже лицензия, или как это называется, короче бумага от раввина, или раввината, подтверждающая полную кошерность не только еды, но и самого торгующего и его заведения.

Сын был удовлетворен и Борис Исаакович, в свою очередь, сумел удовлетворить, наконец, сию низменную свою потребность.