Искала я милого моего

Во второй половине дня её ожидало по-настоящему важное дело – прогулка по модным магазинам ради пополнения гардероба. Из-за утраты интереса к нарядам она тоже изрядно беспокоилась, ведь любой человек испытывает радостное, почти сексуальное воодушевление, когда видит нечто привлекательное для себя во множестве, будь то библиофил в книжной лавке, сладкоежка в кондитерской, воин в оружейной мастерской, химик в идеальной лаборатории или владелец банковской ячейки, полной золота, – ощущения их во многом сродни восторгам юноши, явившегося в бордель. И ей бы следовало волноваться при виде каталогов от модистки, ювелира и обувщика, ведь частью своей души она оставалась простодушной женщиной, любящей вкусную еду, больших мужчин и красивые вещи. Но всё чаще при мыслях о покупках её охватывала та томительная лень, которую постаревшие ловеласы выдают за мудрость: опять охотиться, тратить время, силы, деньги – ради чего? Гордость обладания, несколько минут удовольствия, а после досадливое раздражение от необходимости что-то делать с использованной вещью. Не лучше ли сидеть в тени цветущей жакаранды со стаканчиком вина и снисходительно поглядывать на тех, кто ещё не утратил вкус к подобным развлечениям? В самодовольного импотента она не желала превращаться ни в каком смысле, тем более и правда изрядно обносилась. Любимые платья стали органичными, как вторая кожа, а некоторая потёртость, по мнению Эмилии, сообщала им дополнительный шарм – шикарней платка из плотного шёлка, расписанного модным художником, может быть только платок, сотканный в прошлом веке, а лёгкая поношенность дорогой сумки выдаёт подлинное богатство её хозяйки. Не вчера, стало быть, куплено, старые деньги, привычная роскошь, приличная семья.

В конечном итоге Эмилия обнаружила, что выстроила целую этико-эстетическую систему, лишь бы не допускать в свою жизнь ничего нового. И борьбу с этим застоем следовало начинать с мелочей.

Так что в торговые ряды она пришла с той же решительностью, с которой немолодые дамы заходят в кабинеты жуликоватых косметологов, обещающих с помощью магических манипуляций и секретных снадобий вернуть им сияние двадцатипятилетней давности. Магазины, набитые одеждой, обязаны воскресить в ней некое угасшее томление. О, этот длинный ряд пуговиц на спине узкого платья-футляра, которые нетерпеливый любовник расстёгивает дрожащими пальцами, а девушка стоит покорно, как школьница, и белый кружевной воротничок подчёркивает её невинность. О, эти лёгкие шифоновые ткани, окутывающие тело от шеи до ступней и всё же не скрывающие ни одной линии. И непристойные конструкции из нескольких верёвочек и тряпочек, в которых женщина сможет только открыть мужчине дверь, потому что он при виде неё потеряет голову прямо на пороге. А ведь есть ещё одежда, соблазняющая не мужчин, а самих женщин, потому что дарит им то ощущение себя, которое они ищут: себя – юной, себя – дерзкой, себя – умной, романтичной, строгой, уверенной. Многое может совершить с человеком платье.

И к закату Эмилия вышла из торговых рядов немного иной, будто определила для себя, какой хочет быть в ближайшее время. Пришлось признать, что ни молодость, ни сексуальность не прельщают её так, как свобода. Свободной она хотела быть, а потому купила вещи, не содержащие никакого специального послания миру, одно только чувственное удовольствие – что-то очень лёгкое, гладкое, пушистое, самое разное, в чём её телу будет приятно. «Надо было сразу идти к старухе Розмари, которая торгует игрушками для женского развлечения, сэкономила бы кучу времени».

Ужинать пошла в кондитерскую «Даль», о которой немногие знали, потому что завсегдатаи тщательно охраняли её секрет. Она пряталась в переулках возле парка Сусаны Даль и относилась к ресторану под названием, которое проницательный читатель наверняка угадал – тоже «Даль». Центральное заведение было дорогим и закрытым, получить там столик считалось большой удачей, о шеф-поваре ходили легенды: будто сам он к основным блюдам прикасается только в финале, внося последний штрих, который делает вкус божественным. Зато любит готовить десерты, и кондитерская, цветок его души, вполне доступна, а качество такое же заоблачное. Это культовое место возникло в некогда плохом районе: некий филантроп вычистил здешние трущобы, разбил прелестный сквер и построил школу танцев для бедных мальчиков и девочек. Неожиданное решение, обычно благотворители открывают больницы и приюты, но у этого были какие-то свои резоны. И теперь Эмилия шла меж цветущих грейпфрутов, которыми был засажен садик, заходящее солнце золотило камни дорожек, а в воздухе витал обожаемый ею сладкий аромат цитрусовых, вульгарный в духах, но обольстительный живьём. На площадке под руководством учителя занимались балетные дети, а юный длинноволосый барабанщик отбивал им ритм.

И тут её окликнули:

– Госпожа Змейка, позвольте же мне с вами говорить!

Только самоубийца мог в глаза назвать её старой кличкой, самоубийца или юродивый.

Эмилия вздохнула: милая Надия относилась ко вторым, так что ничего ей за это не будет.