Искала я милого моего

Душа её не менялась, а вот тело росло и цвело, смеялось и прельщало, несмотря на нищенскую одежонку. Свилан помнил, как нашёл её под завалом, бездыханную, как выносил на руках, пытаясь понять, жива ли. Смачивал серое от пыли лицо прохладной водой и видел, как начинают трепетать густые тёмные ресницы, как под слоем грязи приоткрываются сладкие губы, жадно ищущие капли влаги, как рваная рубаха падает с тонких плеч и обнажает круглую яблочную грудку с розовыми сосками – уже не детскую, что бы там ни лгало её личико. Другие люди, слепые и доверчивые, видели только безумного ребёнка, но он-то узрел истинный облик, открывшийся перед лицом смерти. Соблазн, грех, погибель – вот какой она была. Если он, взрослый мужик, прошедший свой личный ад, видевший смерти чужих и близких, не сумел устоять перед демонским искусом, то могло ли это исчадье быть невинным?

Он принёс её в свой дом и запер, чтобы спасти мир от неё, но не спас и себя. Её тело не шло из головы днём и манило ночью, сияя и растворяясь в лунном свете. Он думал о нём постоянно и не переставал желать ни на секунду, даже когда уже обладал им. Его плоть насыщалась, но рассудок был вечно голоден, и в этом виделась воля ада. Иногда, борясь с искушением, он пытался выбить из неё демонов плетью, но едва на белой коже появлялись алые полосы, решимость исчезала, и он бросался на колени перед скорченным телом, слизывал красные капли, чувствуя на языке дьявольскую кровь. Это было безумие, однажды он убил бы её или себя, но в конце концов бесконечные дни поста и молитвы дали ему силы. Через несколько месяцев он купил для неё крошечную комнатку и отселил с глаз долой. И даже некоторое время думал, что демоны потеряли его след. Ошибся, ох как жестоко он ошибся тогда…

Прошло полжизни, и он уже мог без трепета встречать её, постаревшую, на улицах, а на её глупом беспамятном лице всё равно возникал дикий животный страх – единственное, что осталось у неё из прошлого.

Выслушав сбивчивый рассказ, состоящий в основном из недоговорок и пауз, Эмилия буднично спросила:

– Ну а прирезал-то зачем? Теперь-то чем она тебе помешала? – И поразилась гневу, мелькнувшему в мутных глазах.

– Клянусь! Господом моим и пылающим Его Колесом! Я не прикасался к этой женщине с тех пор.

– Чужими руками, стало быть?

– Я непричастен к её смерти.

– Ага, а про Малыша Ронни есть что сказать? – наобум спросила она и поняла, что попала в цель.

Отец Свилан задохнулся и пошёл красными пятнами:

– Не я отправил этого ублюдка в ад. Не простил, каюсь, но его крови на мне нет!

Эмилия некоторое время разглядывала перекошенное лицо, потом поднялась:

– Вот что. У тебя есть, скажем, час-полтора. До обеда никто не узнает про мелкие грешки святого отца Свилана, так что можешь подумать и принять какое-нибудь решение. Напишешь признание – память о тебе останется более или менее чистой, так и быть.

Вышла из кабинета, не встретив никого, служка куда-то запропастился, видимо, всегда старался держаться подальше во время визитов дам.

Орен ждал её у ворот храма, вера отцов запрещала посещать дома чужих богов. Не то чтобы он был религиозен, но без нужды традиции не нарушал. Вот если убийство или обыск, тогда конечно.

Они отправились в кафе, которое ей показал Сирилл, и на веранде Эмилия невольно оглянулась, не мелькнёт ли где высокая гибкая фигура. Но с какой стати ему здесь быть.

– Итак, – начал Орен, едва они уселись и заказали кофе, – я весь внимание.

– По глазам вижу, тебе тоже есть что сказать, но начну первая, раз обещала.

Отец «Золотое сердце» Свилан оказался совсем не тем человеком, которого она привыкла себе представлять. Стоило озадачить информаторов, и потекли такие сведения, что она поверить не могла. Дело не в том, что Эмилия считала его святым, а теперь была изумлена масштабом низости – от людей она ожидала чего угодно. Но образ его рассыпался, не складывался в логичную картинку.

Когда Эмилии рассказали про молодую вдовушку, которую святой отец сначала спас, а потом запугал до полусмерти и держал чуть ли ни рабыней для утех, она только пожала плечами – с кем не бывает. Хотя странновато, конечно, для филантропа. Но потом выплыла история с мальчишкой-сиротой, и не с одним. О маленькой Надие никто не говорил, но Эмилия и сама догадалась.

– Орен, я всё понимаю, но откуда такое разнообразие вкусов? Серийные насильники обычно достаточно постоянны в своих склонностях. Или дети – или взрослые, или мальчики – или женщины. А тут наш ангел-спаситель подбирал и трахал всё, что бог пошлёт.

– Ох, Эмили, я не мозгоправ-мозгоклюй, но могу предположить. Бывает, насилие для человека первичней, чем совокупление. Ему необходимо утверждать свою волю над чужими телами и душами, а мальчик-девочка – какая в жопу разница, как у нас говорят. У него стоит на власть.

– Он что-то мямлил про демонов, видать, изгонял их наложением члена, затейник.

Орен нехорошо ухмыльнулся: