Искатель. 1971. Выпуск №5

Кудуспай странно, нечеловечески как-то охнул. Беба выпустил нож и выскочил вон из юрты. В юрте за спиной хрипело и булькало.

Точно лунатик, Беба пошел к морю. Он шел по песку, и ноги вязли в песке, а голова была пуста, как мяч для пинг-понга.

Он остановился у воды, потому что дальше идти было некуда. И вдруг услышал далекий стук катерного мотора. Он понял, что это идет катер за рыбой, идет сюда. Он оглянулся с тоскливой неторопливостью. Темная степь лежала за спиной, проклятая дурацкая пустыня. Цепь событий с лязгом замкнулась, и время остановилось. Было утро.

В диком несоответствии с моментом Беба вспомнил вдруг дурацкого пианиста, у которого жила обезьяна макака-резус по кличке Гриша. Была обезьяна, был пианист, который в прокуренной комнате играл по утрам реквием, а потом уехал, может, просто уехал на юг, чтобы обезьяне было теплее. Еще была в той жизни соседка, которая открывала форточку и всех выгоняла, когда пианист начинал играть с утра свою похоронную музыку. Говорят, прошла всю войну санитаркой, и бесполезно было с ней спорить. Лучше и не пытаться…

Еще он вспомнил момент, когда нашел самородок, тихий утренний полигон, самогонного цвета водичку, которая заполняла ямку, и заплакал. Он сел на холодный песок и стал ждать катер. Он не знал, что звук по воде рано утром разносится очень далеко и катера надо еще ждать, ждать и ждать.

Солнце стало греть уже с ощутимой силой. Мимо Бебы проползла куда-то черепашка. Она, видно, очень спешила, оскальзывалась в песчаных ямках, и в тишине, разрезанной звуком катерного мотора, шуршание ее казалось оглушительным. В этот момент внутренний голос без объяснения причин сказал Бебе, что Кудуспай не брал его золота, что случилась ошибка. И Беба заплакал. Но в юрту, где то ли умирал, то ли уже умер Кудуспай, он боялся идти.

Богомил РАЙНОВ

ЧЕЛОВЕК ВОЗВРАЩАЕТСЯ ИЗ ПРОШЛОГО[2]

Рисунки Н. ГРИШИНА

ГЛАВА 4

— Гм, — проговорил я. — Инженер-электрик…

Никакого ответа. — Гм… — повторил я. — Инженер-электрик, а?

Снова молчание.

Здесь следует объяснить, что ответ вообще невозможен: единственные существа в комнате — это я и будильник. От будильника ответа не дождешься. Он может только сказать, который час, но и тут того и гляди подведет, особенно если ты забудешь его завести.

Итак, сижу я в обществе старого будильника и рассказываю ему известные мне вещи. Кое-кто скажет, что сами с собой разговаривают только сумасшедшие. Но я могу возразить, что это мое дело, ведь я не в канцелярии, а в собственной квартире. И никто не запретит мне вести себя так, как я того пожелаю.

Однако, к сожалению, я не могу сделать того, что мне по душе. Иначе махнул бы я в Перник, только на сей раз без букета. День выходной, вполне подходящий для выезда за город. Но всему помеха этот инженер-электрик. Нужно посмотреть, что он за птица.

Инженеры-электрики в нашей республике люди уважаемые. Лично я ничего против них не имею. Но если кого-то убивают при помощи электрического тока и из тьмы расследования вдруг выплывает на свет божий инженер-электрик, согласитесь, его обязательно следует навестить. Хотя бы для того, чтобы проконсультироваться с ним.

Рассуждая таким образом, я медленно надвинул на брови свою старую верную шляпу, перебросил через руку плащ — и снова в путь.

На улице вопреки календарю очень тепло. Люди высыпали на улицы и бульвары. Дети играют в футбол, а те, кто поменьше, забавляются скакалками и воздушными шарами. А ваш Петр Антонов с ненужным ему плащом и несколькими непроверенными версиями в голове не может составить компании никому из тех, кто собрался сейчас отдохнуть.

Собственно говоря, давно пора рассмотреть эти версии. Не мысленно, ибо так я разбираю их все время, а в письменной форме, следуя практике авторов криминальных романов: маленький эпизод — потом герой на десяти страницах излагает свою глубокомысленную версию то ли себе, то ли перед шефом; дальше — еще один маленький эпизод и снова повторение той же версии с некоторыми новыми деталями; потом — третий эпизод и третье повторение версии. И так до конца романа. Читатель может наглядно убедиться, как изменяются и оформляются версии, а автор получает возможность слепить толстенный роман из одной историйки, которая без повторений вряд ли заняла бы больше двадцати страниц.