Искатель. 1980. Выпуск №4

рое, заросло уже все быльем.

Дорош усмехнулся.

— Так будет лучше, боярин. Потому что совсем не о старом

пришел говорить я с тобой. Сдается мне, что можем мы сейчас

помочь друг другу в одном деле.

В глазах Векши зажглись огоньки любопытства, он выжидающе склонил голову набок. Дорош покосился на четверых слуг боярина, стоявших у двери, но Векша успокаивающе махнул рукой.

Что при них сказано, то похоронено.

Вольный человек я, боярин, а вольный человек не сидит на

одном месте. Кормимся мы и живем тем, что господь бог и

сабля острая нам посылают. И не разбираем в этом деле ни

кого: ни фрягов, ни литвинов, ни ордынцев. Вот и третьего дня

наткнулся мой дозор на одну татарскую сотню. И на самих та

тарах было кое-что из рухлядишки и воинского доспеху, да и

шли они каждый о двуконь. Словом, решили мы, что лишние

они в нашей степи.

По мере того как Дорош говорил, Векша все больше волновался. Несколько раз облизал свои толстые губы, глаза смотрели на атамана не мигая.

— Когда обшаривали мои хлопцы их главного, что один спал

в шатре, то нашли при нем одну забавную штуковину.

Дорош сунул руку за свой широкий пояс, достал и протянул

18

Векше печать со шнуром от Мамаевой грамоты. Боярин схватил печать, поднес к своим глазам.

Это печать самого великого золотоордынского хана Ма

мая. — сказал с испугом. — Ее он ставит на свои личные гра

моты. — В его глазах мелькнул ужас. — Значит, эту печать ты со

рвал с ханской грамоты? Выходит, что твои разбойники перебили

посольство самого Мамая?

Боярин, для нас все татары одинаковы, будь он самый

знатный бей или последний ханский нукер. У нас с ними со

всеми один разговор, как и у них с нами.

У Векши зашевелились на голове волосы, округлились глаза.

Значит, у тебя и ханская грамота? — еле ворочая языком,

прошептал он. — О боже, он вырезал все посольство и завла

дел грамотой и после этого является в мой дом, — схватился

Векша за голову. — Да что подумает обо мне великий князь,

если узнает?!

Боярин, не будь бабой, — засмеялся атаман, беря из его

рук печать со шнуром и снова суя их себе за пояс. — Чего

боишься? Не ты побил татар, а я. И не тебе ответ держать.

А потому не хнычь, а лучше выслушай, что я тебе схажу

дальше.

Дальше? Неужели ты думаешь, что я буду слушать тебя и

дальше? После всего того, что ты уже наговорил мне.

Будешь, боярин. Потому что выгоду от моих слов будем

иметь мы оба. И я даже не знаю, кто из нас большую. До

сталась мне при дележке добычи вот эта кольчуга. — Дорош

ударил себя в грудь, которую обтягивала тонкая, венецианской

работы кольчуга с серебристым отливом. — Богатая вещь, знат

ная, с самого ихнего бея сняли. А под такой доспех и конь

добрый нужен, и шлем достойный. Загрустил было я. А тут

мне эту грамоту приносят. Сорвал печать, глянул на письмена

и хотел было ее в костер бросить. И вдруг на меня словно

озарение снизошло. Ведь кому-то эта грамота писана, значит,

кому-то она нужна. А ежели она идет из Орды, то, может, ей

ждет сам Ягайло? Так почему бы мне, грешному, не сделать

людям доброе дело?

Векша от волнения зажал свою бороду в кулак, зашмыгал носом, глазки его радостно заблестели.

Правду говоришь, атаман, сущую правду. Люди мы все,

христиане, и добро должны человекам творить.

Вот и я тогда подумал об этом, — продолжал Дорош. —

И сразу вспомнил тебя. У кого табуны лучше, чем у боярина

Векши? Сам видел, пас их. Вот потому и решил повидаться

с тобой, боярин, и решить это дело полюбовно и по-христиан

ски. Вот тебе и весь мой сказ.' Хочешь меняться — давай.

А не хочешь — найду другого покупателя своему товару.

Сделав вид, что он думает над предложением Дороша, Векша какое-то время молчал, задумчиво глядя на носки своих сапог.

Хорошо, атаман, пусть возьму я у тебя грамоту, а что

скажу, если спросят, откуда она у меня? Ведь Мамай не мне

ее давал, а своему гонцу, который порубанный в степи ва

ляется.

Что хочешь, то и говори, — беспечно ответил Дорош. —

Какое мне дело до твоих слов. Я отнял грамоту у татарского

19

гонца, хочешь, скажи, что ты отнял ее уменя. Кто проверит? Векша, решившись, рубанул рукой воздух.

— Уговорил, атаман, давай сюда грамоту.

Дорош рассмеялся.

Не рановато, боярин? Когда будут конь и шлем, тогда

будет и грамота.

Дай посмотреть на грамоту, вдруг обманываешь ты меня.

Э нет, боярин, — лукаво усмехнулся Дорош. — Лучше

сделаем так: назначай место и время, где завтра встретимся,

вот там и получишь ханскую грамоту. А сам приводи того ар

гамака, что я вчера под твоим Николаем видел. И привози вот

этот аланский шелом с бармицей, что в углу стоит. Говори, где

и когда встретимся?

Давай у Старого дуба, прямо на поляне, — предложил Век

ша. — Надеюсь, то место ты еще не забыл?

Помню, боярин. В полдень я с двумя хлопцами буду тебя

ждать.

Боярин Векша прибыл на поляну ровно в полдень. Рядом с ним восседали на огромных конях два великана телохранителя, закованные с головы до ног в доспехи, поперек их седел лежали копья. Сам Векша тоже был в кольчуге и шлеме, левое плечо прикрыто щитом. Один из сопровождавших его воинов держал в поводу красивого, золотистой масти иноходца, к седлу которого был привязан затребованный Дорошем шлем.