Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

Погуляв немного по Севастополю, побывав на Малаховом кургане, с его Панорамой защиты 1854 года, полюбовавшись Графской пристанью и прозрачнейшей морской водой, мы, как я помню, 2 апреля по старому стилю, ясным весенним днем, с хорошо исправленными пушками, отправились на север на фронт. Недавно наши позиции были выдвинуты вперед и находились уже на перешейке Чонгарского полуострова, около станции Сальково. Наша база остановилась на пустынном степном разъезде около Джанкоя. Кругом расстилалась безжизненная, с уже подсохшей травой и бурьяном равнина. После тифа я поправлялся с трудом на скудном батарейном пайке и, чтобы окрепнуть поскорее, ходил покупать молоко на ближайшую железнодорожную будку, удаленную от нас, вероятно, километра на два. В тех местах почти каждый будочник имел корову, кур, а иногда и небольшой огородик. Разговорчивый будочник указал мне на воронку от снаряда около его домика и рядом привязанного большого пса, выражая удивление, что последний оказался невредимым.

Воевать с красными нам стало труднее, потому что у них появились тоже пушки крупного калибра на железнодорожных платформах, из которых они нас иногда обстреливали с дальнего расстояния. И хотя их стрельба большою меткостью не отличалась, но все-таки один раз, случайно, они попали в нашу теплушку, уже отведенную назад, от которой остались одни щепки. К счастью, в тот момент в теплушке никого из команды не находилось.

Наконец, в конце мая наши бросились в атаку. Наступление началось успешно, но потом застопорилось у города Александровска и Большого Токмака. Не хватило сил, главным образом конницы и транспортных средств. В армии Врангеля, мало того что малочисленной, не хватало техники — аэропланов, броневиков, грузовиков, которые в равнинной степи могли бы сыграть значительную роль.

В Мелитополе, на частной квартире, можно сказать, на линии фронта, мы сыграли свадьбу сестры Сони с капитаном Смирновым^{320}. Из офицеров, кроме брата, присутствовали только старые друзья по четвертой батарее — поручик Полторацкий

^{321} и Опенгейм. Но пить пришлось главным образом самогон, других напитков достать там было невозможно. Свадьба была, можно сказать, в «походе». Домом молодых оказалось только купе в вагоне.

Когда наши войска громили конницу Жлобы, я был в смене. Бронепоезда стояли на пути, идущем вдоль косогора долины, в которой находилась деревня. Жлоба нас не атаковал, но наше расположение обстреливалось издали и невидимой для нас гаубичной шестидюймовой пушкой. Снаряды ложились далеко на противоположном склоне долины, и мы спокойно стояли, не проявляя своего присутствия. Был жаркий полдень, и нам роздали обед, который мы начали есть, присев, в тени площадки. Вдруг послышался мягкий свист приближающегося гаубичного снаряда. Я прилег возле железнодорожной канавы. Раздался треск, но не очень сильный, и когда я приподнял голову, то увидел под площадкой пыль. Когда же мы рассмотрели всё подробнее, то у меня похолодело сердце. Снаряд ударил в площадку сверху, почти отвесно под самое орудие. Перебив четыре рельса настила и задев структуру вагона, а потом зарылся в полотно между шпалами, не разорвавшись. Как-то не верилось, что, ударив, можно сказать, в железо, снаряд мог не разорваться. Прямо Бог спас, думалось. Ведь, разорвавшись под площадкой, помимо гибели сидящих там в тени некоторых членов команды, наверное, детонировали бы находящиеся в кабинке многие наши снаряды и заряды.

Разрушение могло бы получиться всеобщее. И новая страшная мысль лезла в голову: они нас нащупали — сейчас прилетит новый снаряд, но, как ни странно, противник перестал стрелять.

В начале сентября на «Единой России» были произведены персональные перемены. Капитан Смирнов, командир, оказался чином ниже бывшего командира «Единой России», брошенной в Новороссийске. По этой причине его, повысив в чине, перевели на бронепоезд «Москва», но в подчиненное положение. «Москва» была тоже раньше батареей морской тяжелой артиллерии, вооруженной двумя восьмидюймовыми орудиями, на специально построенных хороших площадках. При отступлении она была отправлена в Крым для его защиты, какую роль ей и удалось выполнить с успехом у Чонгарского моста. Летом, в Севастополе ей переменили уже износившиеся стволы, и в августе она находилась в прекрасной боевой готовности. Но командование не решилось послать «Москву» на очень подвижной фронт Северной Таврии, а послало ее на охрану порта в Геническе, находящемся в проливе из Азовского моря в Сиваш. В те месяцы правительство Врангеля начало вывозить через этот порт зерно из Северной Таврии за границу, и существовали опасения, что советские баркасы, на Азовском море, смогли бы туда приблизиться и этот порт бомбардировать. В родственном теперь порядке меня тоже перевели на «Москву».