Искры

На первое открытое заседание Совета народу пришло, как на праздник. Тут были рабочие, служащие завода, мастера, чиновники и просто любопытные, так что здание чайной не могло вместить всех желающих посмотреть на заседание депутатов рабочих.

Возле чайной, на скамье, одиноко сидел городовой. Рабочие то и дело бросали ему колкие замечания:

— Скучно небось, ваше благородие?

— Шел бы в пивную, может там драться кто вздумает. А, вашблагородь?

Городовой молчал и, как рак, шевелил усами.

В здании чайной негде было шагу ступить. Леон протиснулся к ряду сдвинутых столиков, бросил взгляд на графин с водой, на висевшие над дверьми тяжелые портьеры цвета бордо и усмехнулся.

— Постарался администратор! Как в городской управе, — сказал он Лавреневу.

Леону не впервые было говорить на собраниях, и тем не менее он волновался. Что-то большое, значительное предстояло ему, всем присутствующим решать здесь, в этом здании, а не только разрабатывать требования Суханову.

«Не могу говорить! Все тело дрожит почему-то. Что же это такое на самом деле творится? Собралось столько народу, а властей нет… Фу-у!..» — вздохнул он и наконец поднял руку. Подождав, пока шум унялся, он перевел дыхание и взволнованно, отчетливо сказал:

— Товарищи, заседание Югоринского совета депутатов рабочих считаю открытым…

— Завода, а не города! — подсказал ему Ряшин, но его слова потонули в шуме голосов.

— Ура-а рабочему Совету!

— Да здравствует победа рабочих! — кричали всюду.

— Леон, ты обмолвился, — опять сказал Ряшин.

— Ну и что ж? Пусть будет так, как я обмолвился, — ответил Леон.

Обсуждение требований началось сразу с вопроса о том, оставлять ли в доменных печах «козлов», или следует выдуть их, выпустить чугун. И тут разгорелись споры. Одни кричали: «Закозлить их все», другие — чтобы выдуть, некоторые предлагали сначала обсудить более мелкие требования, а тогда поговорить о домнах.

— Решать будет Совет, а не все. Не давай много говорить, — шепнул Ряшин.

Леон объявил:

— Товарищи, кто хочет говорить, просите у меня слова. А так мы до утра не решим ничего.

— Ничего, решим, нам спешить некуда.

— Это мы вроде учимся говорить, а дальше — не будет шума.

Леон усмехнулся, добродушно сказал:

— Ну-ну…

Федька смотрел на Леона, и ему стало даже немного завидно: насколько же он отстал от Леона, своего друга!

Леон все время стоял за столом. Вот он, строгий, весь собранный, начал говорить речь, и Федька затаил дыхание.

— Пролетариат — самый передовой, сознательный класс современного общества. Он создает, а не разрушает материальные ценности, как это было в период формирования его как класса, в период стихийных бунтов. Мы боремся не за то, чтобы разрушать домны и мартены Суханова, а за то, чтобы со временем управлять этими домнами и мартенами, — говорил Леон. — Конечная наша цель — уничтожение капиталистического строя, а не заводов и фабрик, принадлежащих капиталистам. Приблизит же нас к этой цели не разрушение домен, а разрушение сначала самодержавно-деспотического строя, а затем капитализма, буржуазно-капиталистического государства вообще… Я предлагаю выдуть печи!

В зале послышались одобрительные голоса:

— Верна-а-а… Мартены опорожнили, и домны надо.

— Тоже нашли с чем воевать.

— Да на самом деле: при чем тут печи?

— А при том, что с волками жить, по-волчьи надо и выть.

Слова попросил социалист-революционер, конторщик Тепляков.

— Товарищи члены Совета и присутствующие! — обратился он к собранию. — По словам нашего председателя выходит, что мы не должны оставлять чугун в домнах. Но если вникнуть в суть дела, то домны эти не только остановить, а их взорвать надо!

— Ай-я-яй, какой горячий! — раздался бас Ивана Гордеича, — Взорвать, а? Дурак, и все!

— Истинное слово, дурак, — подтвердил дед Струков.

Тепляков смутился и закончил:

— Рабочие — класс сознательный и революционный, спору нет. Но класс крестьян разве менее революционный? Так почему же мы хвалим крестьян, когда они помещичьи усадьбы жгут?

— Верна-а-а!

— Неверно! Помещичьи усадьбы нам не нужны. Народу земля нужна! — выкрикнул Федька.

Поднялся шум, и Тепляков ушел с трибуны.

Долго спорили о домнах. Часть депутатов, особенно доменщики, настаивали на том, чтобы печи выдуть, другая часть предлагала остановить их с рабочего хода. Некоторые из меньшевиков высказывались за предложение Леона, но остальные молчали, ожидая выступления Ряшина.

Леон спросил у Ряшина:

— Ты за мое предложение или против?

— Погоди, успеешь.

— Иван Павлыч, я представляю мнение комитета и хочу знать: ты за что будешь голосовать?

— Я буду голосовать за точку зрения партии, — недовольно ответил Ряшин. — Но есть депутаты беспартийные, которые нам не подчиняются. Совет — это не партийная и не политическая организация, и мы с тобой не можем применить здесь партийную дисциплину.

Леон объявил перерыв и подозвал к себе Овсянникова.

— Виталий, ты подписал с нами соглашение действовать сообща. Что значит выступление твоего помощника? — спросил он.

— Леон, мы соглашение выполнили и выступили с вами сообща. Домны — это не политика, и тут каждый волен поступать так, как его душе заблагорассудится.