Искры

Ряшин протиснулся к трибуне, встал на нее и, сняв фуражку, возбужденно заговорил:

— Товарищи! Революция одержала историческую победу: мы вырвали у царя манифест. Самодержавие дает уже законодательную Думу. Конечно, это всего лишь первые успехи. Русский народ на этом не остановится. Мы должны, товарищи, немедленно захватить себе право избирательной агитации путем учреждения рабочих агитационных комитетов. Мы должны покрыть этими комитетами всю страну в целях выборов народом своих революционных уполномоченных депутатов. Мы должны использовать объявление свободы и создать по всей стране органы революционного самоуправления для действительного обеспечения гражданских прав…

Леон сказал Лавреневу:

— Вот этим он и вербует себе сторонников… «Революционное самоуправление», «рабочие агитационные комитеты», «революционные депутаты»…

— Но его слушают!

— В том-то и беда, что слушают. Поэтому он и является не просто противником, а опасным противником.

Леон стоял возле трибуны и смотрел на запруженную народом площадь. Никогда еще не видел Югоринск такого скопления людей, и Леону никогда еще не приходилось выступать перед такой массой народа.

— Давай перенесем трибуну в гущу рабочих и сами будем руководить митингом, — сказал он Ткаченко.

Ткаченко подождал, пока Ряшин кончит речь, взял огромный ящик-помост и, подняв его, понес на середину площади.

И полились с трибуны речи — горячие, страстные.

Лавренев, сняв фуражку и сжав ее в кулаке, резко взмахивал рукой, стараясь передать всю непререкаемую силу боевых лозунгов партии:

— Не агитационные комитеты нам нужны, а боевые дружины! Не органы революционного самоуправления, а органы вооруженной борьбы! Вооружение народа — вот что является главным для победы революции над самодержавием!

— Вот это дает!

— Молодец! Бьет в самую точку! — говорили в рядах демонстрантов.

— Ах, какие они неспокойные, эти рабочие! И этого им мало, конституции! — вздохнула какая-то дама в большой черной шляпе.

После митинга Леон и Ряшин зашли в чайную «Общества трезвости», осмотрели просторное помещение и заявили администрации, что здесь будет помещаться Совет.

Администратор был заводской и обещал переговорить с дирекцией завода, но Леон сказал:

— Мы требуем от имени Совета депутатов рабочих, а не просим дирекцию… Приготовьте помещение для заседаний: столы уберите, стулья расставьте рядами, царские портреты долой.

Он говорил решительно, и растерявшийся администратор согласился все сделать.

Ряшин сказал, когда они вышли на улицу.

— Интересные дела начинаются. Совет — стачечный орган, а на нас уже смотрят, как на власть.

— Погоди, еще не то будет, — ответил Леон.

Домой он пришел поздно и увидел человека, расхаживающего возле крыльца.

— Фу-у, явился наконец! Я тут совсем закоченел. Сколько же можно ходить? — встретил он Леона недовольным ворчанием.

— А-а, дружок дорогой приехал! — радостно проговорил Леон, узнав Федьку. — Ну, здравствуй! Долго ждал?

— С полдня.

Когда вошли в дом и засветили огонь, Федька с притворным любопытством посмотрел в горницу, в спальню и пожал плечами.

— Холостяком живешь, что ли;

— Почти что, — ответил Леон.

— Да-а, — протянул Федька. — На хуторе она, у отца.

— На хуторе? — удивился Леон. — А я жду ее от Яшки.

Федька снял шапку, полушубок, повесил их на вешалку, потом подошел к печке, потер руки над плитой.

— Вряд ли дождешься, — хмуро проговорил он. — Старый Загорулька так и сказал: «Нечего ей там больше делать. Желает Леон по-хорошему жить — пусть бросает тот чертячий завод и переезжает на хутор. А нет — пусть один, как бирюк, там скитается по чужим хатам, потому, говорит, дом я продам…» Гм. А печь не топилась, что ли? — пощупал он плиту и разочарованно произнес: — Ну, брат, такое хозяйство мне не нравится. Где у тебя уголь, дрова и все такое?

В полночь они сидели за столом и ели картошку в мундире с солеными огурцами. Федька уже знал о манифесте и расспрашивал, что за свобода вышла. Леон отвечал вяло, о чем-то думал, и Федька наконец сказал:

— Вижу, тебе не до этого. Тогда давай поговорим по-семейному. Батя получил твое письмо и велел мне спросить: ты сам-то согласен жить с Аленой? Если мы выпроводим ее оттуда, ты примешь ее? Говори прямо, как душа велит, тут нечего слова придумывать.

Прислонив голову к стене, Леон смотрел через открытую дверь в темноту спальни. Услышав вопрос Федьки, он неожиданно для самого себя ответил:

— Пусть едет. Приму.

Федька удовлетворенно кивнул головой и стал рассказывать хуторские новости. Сообщил, что Степан Вострокнутов вернулся с фронта георгиевским кавалером и Загорулькин вернул ему землю. Потом рассказал о том, что мужики соседнего с Кундрючевкой хутора хотели сделать общественную запашку помещичьей земли, да Калина послал казаков, и они разогнали мужиков.

— Словом, много новостей, до утра не расскажешь. Я приехал посоветоваться с тобой, как с рабочим и политическим человеком: мы хотим захватить землю старого пана и поделить ее между собой. Как ты думаешь, можно делить или подождать?

Леон посоветовал создать революционный крестьянский комитет и действовать смело, решительно.

4