Искры

На утро следующего дня командир полка прислал Совету требование выдать «зачинщиков беспорядков». Штаб восстания отверг это требование. Тогда полк обстрелял район здания Совета и прислал ультиматум: или рабочие в двадцать четыре часа сдают оружие, или полк начнет военные действия.

Штаб восстания решил обратиться к рабочим ближайших заводов и шахт с просьбой о помощи, а чтобы избежать окружения, вывести отряды дружинников из города на окраину, укрепиться там и ждать подкрепления.

Телеграфист Кошкин передал текст телеграммы Советам рабочих ближних заводов и шахт. Побив молотком все телеграфные аппараты, он начал резать провода и в это время был арестован.

Полк вошел в город.

2

Весь день жители и дружинники укрепляли поселок — дружно, торопливо, не жалея сил. На улицы выкатывали дроги, бочки, тачки с бревнами, шкафами, тяжелыми, обитыми жестью сундуками, несли мешки с землей.

Леон ходил по улицам, смотрел на сновавших по ним мужчин и женщин, стариков и детей. «Вот, казалось бы, самые безразличные ко всему люди, и те встают на нашу сторону в самый трудный час. А будь у нас оружие — все бы они стали дружинниками. Эх, не хватает оружия! И другие заводы и шахты молчат, и крестьяне не поднялись», — с горечью думал он, и красные от бессонницы глаза его вновь обращались в сторону города. Что там делается? Начнут ли войска боевые действия сегодня? Знал Леон: тяжел и неравен будет предстоящий бой. Слишком ненадежным прикрытием от снарядов являются тачки, шкафы, сундуки и весь этот домашний скарб, что загромоздил улицы. И все больше им овладевало беспокойство за жизнь людей, за успех дела. Имеет ли он право вести плохо вооруженных людей в бой против регулярного войска? Но, вспомнив последнюю прочитанную в «Новой жизни» статью Ленина, он сказал себе словами ее заголовка: «Чашки весов колеблются». «Сегодня они сильнее нас, через день мы можем оказаться сильней. Нет, я не только имею право, я обязан повести людей в бой».

К нему подошла Дементьевна, позвала обедать:

— Ждала-ждала, истинный господь, а тебя все нет. Пойдем, хоть червячка заморишь. Я блинчиков приготовила — беленьких, с масличном…

— Спасибо, мамаша, я недавно подзакусил, даже, можно сказать, пообедал, — ответил Леон.

Подошел Рюмин и, взяв Леона под руку, увлек за собой.

— А блинчики такие пышненькие да румяные! Тебе же хотела угодить, — с обидой в голосе проговорила Дементьевна и, позвав в хату деда Струкова, отдала ему блины. — Заместо второго блюда съедите.

— Ай, молодец, старая… — восхищенно заговорил дед Струков и осекся. — Одним словом, спасибо за революционную совесть, кума.

На одной из улиц, на окраине поселка, Леон и Рюмин остановились, посмотрели вдаль. Там, внизу, в морозной дымке раскинулся город, — большой, с позолоченными колокольнями, с высокими домами и заводскими трубами в стороне. На самой большой трубе, над заводом, над заснеженными крышами домов, развевалось красное знамя, возвещая о свободе, о победе восставшего народа.

Леон кивнул в сторону города, приподнято сказал:

— Революция продолжается, Леонид Константиныч! А ты спрашиваешь, победим ли? Мы уже победили. Победили, остановив работу заводов, учреждений, создав Совет депутатов рабочих. Несколько дней город находился в руках восставшего пролетариата. Разве это не победа? Полки посылают не против побежденных и слабых, а против непобедимых и сильных.

— Ты говоришь так убежденно. Неужели ты думаешь, что эти бочки и тачки помогут нам устоять против снарядов? — грустно усмехнувшись, сказал Рюмин. — Но в оценке исторического значения этой первой нашей победы я совершенно согласен с тобой. И если хотя бы следующее поколение революционеров-марксистов доведет до конца дело, начатое нами в России в декабре тысяча девятьсот пятого года, наша смерть не будет напрасной.

— Брось ты об этом, Леонид Константиныч. Что у тебя за мрачные мысли?

— Это я только с тобой… — смутился Рюмин.

— И со мной не надо так говорить, — перебил Леон, — я тоже человек… А нам с тобой надо верить не только в правоту нашего дела, но и в то, что нам придут на помощь и мы выстоим, — сказал он и с беспокойством подумал: «А удастся ли Луке Матвеичу и Чургину поднять шахтеров?»

В стороне Вано Леонидзе с группой дружинников заканчивали сооружение баррикады. У одной из баррикад дружинники обедали. Они сидели группами, каждая вокруг глубокой глиняной чашки, и деревянными ложками ели борщ. Леон подошел к одной группе, заглянул в белое ведро. В ведре, заправленный сметаной, дымился борщ, от него в морозном воздухе стоял аппетитный запах поджаренного сала, лаврового листа.

Леон не ел с утра и обманул Дементьевну. Проглотив слюну, он подсел к деду Струкову и сказал:

— Обедаем? Приятного аппетита.

Дед Струков и Щелоков распоряжались: резали хлеб на тонкие ломтики и разливали борщ.

— Спасибо, Леон. Присаживайтесь и вы за компанию. Леонид Константинович, садитесь на сундук. Тут как все одно на троне — все видно кругом, — приглашал дед Струков, подливая горячего борща в чашку…