Искры

— Вам приходилось бывать в Черногории? — спросил его Аслан.

— Исходил и Черногорию, и Сербию, и Болгарию… Всюду побывал… — ответил он с грустью.

Аслан улыбнулся.

— Что тут удивительного? Куда только не отправляется ванец! Его можно встретить во всех уголках света. Кто-то увидел в Индии хромого ванца и со смехом заметил: «Если хромой ванец добрался до Индии, то здоровый шагнет и за Китай!» Так уж нам на роду написано.

Девочка принялась накрывать на стол. Вероятно, она приходилась дочерью хозяину. Но где же хозяйка? В здешних селах сохранилась простота нравов; женщины не скрываются от гостей, как это принято в городах, они даже разговаривают с посторонними.

Стол был обильнее и богаче обычного крестьянского стола. Видно об этом заранее позаботился мастер Фанос.

После обеда мы тотчас же отправились к морю. Аслан хотел видеть, как добывают соль. Способ добычи весьма прост. На берегу вырыты небольшие ямы; их заполняют морской водой; под лучами солнца вода испаряется, и на дне ямы остаются блестящие соляные кристаллы.

Аслан взял немного этой соли. Крестьяне с любопытством стали расспрашивать, для чего она ему понадобилась. Он объяснил, что соль, употребляемую ими только для приготовления мыла, можно использовать и для многих других надобностей, тогда ванцы будут получать большие доходы. Крестьяне удивились и обрадовались. Я заметил, как эти добрые люди стали с особым почтением относиться к Аслану. Когда крестьянина научишь чему-нибудь, сулящему выгоду, он становится твоим лучшим другом.

Затем мы отправились на пристань. Здесь не было ни одного парусного судна; были только лодки старого и нового типа. Самые старые из них, называемые плотами или сандалиями, походили на первобытные суда, когда человек еще впервые пустился путешествовать по воде. Несколько бревен одинаковой величины и толщины, соединенные друг с другом, образовывали квадрат; квадрат был покрыт деревянным настилом, края ограждены барьером в фут вышиной; по четырем углам квадрата, снизу, были подвязаны надутые воздухом бычьи или воловьи мехи.

— Эти плоты, — заметил с улыбкой Аслан, — напоминают древние челноки из кожи, описанные Геродотом, которые армяне употребляли несколько тысяч лет тому назад. Они имели круглую форму и были сплетены из ивовых прутьев; снаружи покрыты шкурами, чтоб вода не проникала внутрь. Они были легки и настолько вместительны, что могли перевозить большие грузы. Купцы-армяне взваливали на них товары, забирали с собой несколько ослов или мулов и совершали плаванье по Евфрату до Вавилона. Распродав товары, они уничтожали челны, оставляли лишь шкуры. Шкурами нагружали мулов и возвращались в Армению сухопутьем. Подобные челны нетрудно было изготовить: шкур имелось много, а ивовых прутьев было в изобилии по берегам рек.

— Зачем вы восходите ко временам Геродота, — вмешался в разговор Берзен-оглы, — такие лодки в ходу и теперь у армян — на Евфрате и Тигре, с той лишь разницей, что вместо шкур они свои корзинообразные лодки покрывают кожей, выделке которой они уже научились.

На пристани стояло несколько лодок нового типа; среди них выделялась красотою и удобством лодка Берзен-оглы.

— Она сделана тем мастером, который сейчас работает у меня, — сказал Берзен-оглы. — Он может построить даже парусное судно. Этим ремеслом он долго занимался на пристанях Константинополя. Его челны легки, ими можно управлять, как хорошo выезженным конем.

Берзен-оглы остался на пристани, а мы вернулись в деревню. Аслан с Фаносом отправились навещать больных (так заявили они мне). Я же отправился домой.

Я был один, не знал, чем заняться. На дворе ни души. Тишина… Даже листья на деревьях не шевелились. День был невыносимо душный. Гуси спали в тени ив, засунув головы под крылья. Заслышав мои шаги, один из них поднял голову и несколько раз лениво прогоготал.

Из мастерской доносились звуки тесла. От нечего делать я заглянул туда. Кругом все было завалено досками и другим плотничьим материалом. Здесь латали старые лодки и строгали новые. Старый мастер работал с учениками и подмастерьями. Они посмотрели на меня, не прервав своей работы. Старик только отложил в сторону циркуль, поднял голову, поправил очки на носу и спросил:

— Вы, верно, приехали с тем франгом?

— Да…

— Присядьте, пожалуйста.

Я не знал, куда сесть: кругом доски, лесной материал. Пришлось сесть на пороге. Мастер вновь взялся за циркуль.

— Мешаешь притоку воздуха, — сказал один из учеников, отирая со лба пот, — и без того жара нестерпимая!

Замечание было сделано довольно грубо, но вполне уместно. Свет и воздух проникали в мастерскую лишь через дверь, окон не было. Правда, в потолке был ердик[63], но оттуда не веяло прохладой. Я встал и молча продолжал наблюдать. Кругом стоял такой невообразимый шум, что слов не было слышно, пилили, строгали, сверлили. Все работали, один я был без дела. Я находился в глупом положении. Поглядел, поглядел, — наскучило и вышел из мастерской.