Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры

перниканства» Канта. Последователи Канта это и пытались сделать. Но чем глубже они вскрывали мысль Канта, тем яснее становилось, что фатальный «разрыв» имеется и у него. Неизбежность радикального устранения изначальной ошибки стала тем более настоятельною, что, при субъективистической предпосылке, гносеология Канта необходимо превращалась в вывернутую на субъективную изнанку метафизику136. И, следовательно, можно сказать, в итоге всей диалектики, проблема вернулась к своему исходному пункту, с тою только разницею, что она возникла из неправильной формулы, а теперь оказалось, что формула мнимого коперниканства выражала ложное содержание. Историческая заслуга Канта — в его отрицании, положительный же вопрос о праве решен ложно: субъект (рассудок) узурпировал права вещей, отняв у них все источники, - (признавалась действительною только его собственная санкция), - их самобытного существования. На деле, законодательствующий субъект оказался начисто изолированным от своих подданных («явлений»), и, вот, опять - пропасть между рассудком и чувственностью: два ствола, вырастающие «может быть» (!) из одного общего, но, «нам неизвестного» (!!) корня137. Вместо того чтобы рыть в глубину и отыскать скрытый от нас корень, Кант ищет средств, с помощью которых можно было бы связать стволы и кроны, и хотя бы этим добиться вожделенного единства138. Соответствующую роль у Канта призвано играть его, в некоторых отношениях замечательное, учение о «схематизме чистых понятий рассудка». Выполнение идеи у Канта — небрежно и странно узко («схемы» - «схемы времени»). Оно подверглось, в деталях, уничтожающей критике даже со стороны многих кантианцев (как всегда, особенно резок был Шопенгауэр). Но сама идея и некоторые замечания к ней заслуживают внимания. Правильно развитая,

,3 : собственное заявление Канта: «Основоположения рассудка суть лишь принципы изъяснения явлений, и гордое имя онтологии, притязающей на то, чтобы дать в виде систематического учения априорные синтетические познания вещей вообще (например, основоположение причинности), должно уступить место скромному имени простой аналитики чистого рассудка». Каш I. Kritik der reinen Vernunft. В. S. 303. 117 Ibidem. S. 29.

,№ Действительный корень известен, однако, уже по тому одному, что из него проросла диалектика, как о том свидетельствует Аристотель, когда он рассказывает, в чем состояло отличие Платона от пифагорейцев: «введение эйдосов получилось из рассмотрения слово-понятий (предшественники Платона не располагали диалектикою)». - Metaphysika. I, 6, 987 b, 12: (ol ), - следовательно, от Гераклита! - Если бы от Платона до нас дошло не больше, чем от Фалеса, но только сохранилось бы это свидетельство Аристотеля, на его основе можно было бы реконструировать подлинное, неискалеченное дегенерацией Плотина, начало положительной философии.

она могла бы быть основанием логики, как учения о слово-понятии (логосе), и отправным пунктом положительной диалектики139.

Кант, развивая свою идею, сообразно цели: примирение, воссоединение чувственности и рассудка, прибегает к целому ряду пояснительных терминов. Он говорит о подведении (subsumptio) предмета под понятие, созерцаний под понятие, о применении (Anwendung) категорий к явлениям, об употреблении (Gebrauch) рассудочного понятия, о синтезе (воображения) и правиле его, о приеме (Verfahren), методе, о некоторой монограмме (чистого воображения) и, наконец, просто о некотором третьем, однородном и категориям, и явлениям, что должно делать возможным применение первых ко вторым. Одно обилие разъясняющих терминов, и в особенности смысла их, указывает на то, что Кант подошел к проблеме исключительной важности. Но, с другой стороны, такая форма постановки вопроса дискредитирует путь, которым Кант дошел до нее. Если есть какое-то единство, однородность, тожество, то их проблема должна быть первой, до всякого разделения, - что и было основною заботою после-кантовского идеализма Шеллинга, Гегеля, и что, в сущности, составляет основное и естественное условие самой возможности диалектики. Провозглашение проблемы после утверждения некоторого принципиального различия — свидетельство некоторой ложности в самом различении. Оно закрывает от нас какую-то непосредственную и первичную полную данность, а не разоблачает ее, - недаром Кант сам называет схематизм «некоторым скрытым искусством в глубине человеческой души»140. Но наибольшая опасность, конечно, в характеристике объединяющего момента, как третьего, — тут-то и вторгается пресловутый , ненасытный, требующий нового третьего между первым и третьим, нового - между третьим и вторым, et in infinitum. Неудача