Искусство любви

Наутро Тамара повела ее в столовую… Они шли молча, и не только из-за языкового барьера. Кармела была раздавлена напрочь и шла, как на эшафот. И лишь крестьянская закалка, крепкая нервная система, присущая многим мексиканцам, да еще какой-то внутренний стержень не позволили ей окончательно пасть духом.

Несмотря на то что город N отличался от ее города, как сомбреро от ушанки, посудомойные комнаты оказались похожи, как, впрочем, и тарелки, которые предстояло мыть. Разница, однако, всё же имелась. Посудомоечная машина не только наличествовала, но и была исправна. Интендантская служба флота недавно выделила деньги на закупку импортной техники, и вскоре в штабной столовой тарелки мыл и сушил агрегат немецкого производства – той же самой фирмы, что и приобретенный Хорхе Эрнандесом.

Однако заведующий столовой, чей стаж на этом поприще намного превышал возраст Кармелы, не предполагал, что нового «оператора посудомоечной машины» можно использовать в каком-либо ином качестве. Проигрыш в конкурентной борьбе заведующего столовой в отличие от владельца мексиканской таверны нисколько не волновал, поскольку среди советских предприятий общественного питания никакой конкуренции не существовало. Не отягощенный проблемами улучшения качества блюд и обслуживания, а также привлечения клиентов, опытный «пищевик» направлял всю свою изобретательность на улучшение собственного материального положения. Поскольку столовая ежедневно работала по двенадцать часов – в точном соответствии с продолжительностью вахты у офицеров, матросов и вольнонаемных служащих в штабе, – по штату полагались две посудомойщицы. Но уже через неделю Вячеслав Романович одну уволил, оформив фиктивно вместо нее свою знакомую.

И Кармела стала работать с раннего утра и до позднего вечера. Без выходных. Впрочем, такой длительный рабочий день ей даже нравился – она не привыкла много отдыхать.

В посудомойной было тепло и влажно; толстая стена, облицованная кафелем, отделяла не только сырую и ветреную погоду – она, насколько могла, отделяла один мир от другого.

…Серые панели и транспортер такой знакомой посудомоечной машины «Winterhalter»; столы и чаны из нержавейки, сальный пол с деревянными решетками, на теле – халатик, а на ногах – ничего. Для полноты картины не хватало только бармена Хосе, неизменно появлявшегося поздно ночью в проеме двери с коктейлем и пирожными…

Если бы предложили, Кармела согласилась бы и ночевать здесь – пустая комната мрачного барака не вызывала у нее желания торопиться с работы «домой».

Отныне на жизнь ей полагалось сорок рублей в месяц; и это притом, что пятнадцать надо было отдавать за комнату. И лишь привычка не тратить на себя почти ничего выручала ее.

Правда, скопить денег для перевода в Мексику уже, разумеется, не получалось никак. Да и сам перевод был невозможен – рубль в СССР был внутренним делом этой страны и никого не интересовал за ее пределами. Он, как, впрочем, и мексиканский песо, не конвертировался ни во что – но откуда ей было знать это? Думы о том, что теперь ее семья, лишившись финансовой поддержки, начнет страдать, доводили Кармелу до исступления. Отчаянные мысли о том, чтобы вернуться, не выходили у нее из головы, но… несчастная певица-посудомойка просто не знала, с чего начать!

Молодая мексиканка жила как в вакууме: соседи по бараку разговаривали так, что понять их было трудновато даже тому, кто родился в СССР – ибо их речь состояла преимущественно из вычурных матерных слов, описывающих почти любое событие и даже вещи. Кармеле их разговоры казались чаще всего бессмысленным набором звуков, словно дребезжание консервной банки по асфальту.

Но она очень, очень хотела выучить русский хоть как-то! Приходилось прислушиваться.

– Это что еще за х…ня?! Ну и х…ня-а-а… – вопрошал вечно пьяный Томкин сожитель, тыча пальцем в ее линялую кофту невообразимой расцветки.

Кармела запомнила: «х…ня» – означает пиджачок, кофточку.

…Поутру она вошла в варцех в своей кофте вместо халата. Улыбаясь, показала на нее: «Хуйнйа?» И вопросительно посмотрела на повариху. От неожиданности та попятилась к плите и едва не села на нее. Конечно, столовую тут же облетел слух: «обезьянка» научилась материться!

Женщины вообще первое время изумлялись до крайности: неужели эта «экзотическая обезьянка» будет мыть у них посуду вместо Томки? Да еще и в две смены?!

Но молчали.

…В коллективах небольших советских заведений, будь то магазин, столовая, парикмахерская, ателье или химчистка, издавна существовала жесткая централизация и система «круговой поруки». Послушным многое прощалось. Строптивые же, чересчур принципиальные, да и просто «вынесшие сор из избы» немедленно изгонялись; и горе было этим людям, живущим в маленьких городках – весть об их дурном поступке тотчас же распространялась среди всех руководителей подобных организаций…

Впрочем, долго оставаться в полной неизвестности относительно этой симпатичной, экзотичной, но совершенно невразумительной девчушки для женского коллектива было выше сил. По инициативе раздатчицы Натальи Петровны перед сменой новую посудомойщицу пригласили в пустой еще зал и стали с пристрастием расспрашивать, невзирая на незнание ею русского, а ими – испанского языка.

Кармела с помощью жестов и рисунков охотно объясняла, кто она и откуда… Эмоциональная речь, живая мимика, экспрессивные жесты и выразительные картинки сделали свое дело: по итогам рассказа «обезьянки» был вынесен следующий вердикт, состоящий из трех пунктов:

– все мужики – сволочи вне зависимости от национальности, возраста и профессии;

– отныне она будет питаться «до отвала» здесь, и даже, если захочет, сможет ночевать тут же, в раздевалке;

– «обезьянкой» ее больше не звать – это обидно и унизительно, она хоть и не понимает, зато мы понимаем; будем звать Кармелой – как отец с матерью назвали.

Теперь с утра «Кармелу» всегда ждала глубокая тарелка овсянки и шматы хлеба с маслом; а на обед – такая же тарелка щей до краев и макароны по-флотски. Обед, больше подходящий для вернувшегося с пахоты тракториста, чем для хрупкой девушки. Поварихи жалели худощавую бедняжку и буквально запихивали в нее грубоватую мужицкую еду с тройным усердием.

Это приводило Кармелу в ужас. Сами же «девушки» за день поглощали пищи больше, чем она могла съесть за неделю, не допуская, похоже, и мысли, что можно обходиться меньшим количеством еды. За Кармелой следили как за неразумным ребенком, не разрешая ей делать глупости.

Едва она, давясь, осиливала тарелку борща и поворачивалась, чтобы запустить машину после обеда, как за ее спиной на край стола из нержавейки уже заботливо ставили… полную тарелку макарон! Убедившись, что поблизости никого нет, однажды она таки вывалила ее в бачок. У Кармелы, хорошо знавшей, что такое голод, сердце при этом сжалось, но макароны она видеть больше не могла – организм попросту отказывался принимать их внутрь! Но тут, как из воздуха, материализовалось туловище Натальи Петровны. Без лишних слов та поднесла к ее лицу большой, пахнущий солеными огурцами кулак. По ее мнению, это был международно-понятный знак.

Впоследствии этот «знак» возникал перед ее лицом всякий раз, когда Кармела начинала «чудить»: не желала принимать пищу шесть раз в день, участвовать в их посиделках, а также… носить в посудомойной хоть какую-либо обувь.

Пришлось смириться. На время.

Бабоньки же поняли это по-своему. На организованном в раздевалке импровизированном собрании решили: бедняжке не хватает витаминов. Ну в самом деле, сколько можно есть одну кашу?!

…Советский человек в то время в массе своей не ведал существенных различий между зарубежными странами – таков был результат официальной пропаганды. В его понимании существовали Америка и страны Запада, настроенные к СССР враждебно. Горячий Ближний Восток; Индия, известная по фильму «Зита и Гита», да экзотическая Африка… Мексика в этот стройный ряд не вписывалась никак.

Еще было известно, что из жарких стран поставлялись апельсины и бананы, а до середины семидесятых годов – даже ананасы! Впрочем, лишь до тех пор, пока страна-поставщик следовала в фарватере советского курса…

…Местные поварихи, как и большинство советских людей, плохо представляли себе, какие фрукты растут в Мексике и чем питаются мексиканцы. Ясно было одно: Мексика – страна жаркая, значит, кроме кактусов, там должно расти то, что обычно растет на юге – апельсины, бананы и ананасы.

Однако разыскать ананасы в этом городе было едва ли проще, чем знаменитую янтарную комнату в Калининграде или библиотеку Ивана Грозного в Москве. Апельсины «выбрасывали» только к Новому году. Оставались бананы.

Жутко довольные собой и собственным планом, поварихи решили сделать мексиканочке сюрприз.

И он удался им сполна.

Наутро Кармела, пройдя через варцех, подошла с тряпкой к ленте транспортера, стараясь не смотреть на стол, где на углу уже должна была стоять ненавистная каша. Но боковым зрением она углядела зеленоватое пятно – вместо каши на нем горкой лежали… бананы в количестве не менее трех кило! Небольшие, сильно крючковатые, они были зеленовато-бурого цвета; похоже, что этот сорт даже среди кормовых не был самым лучшим.

Кармела интуитивно поняла замысел своих товарок; догадалась она также, что даже это им пришлось доставать с большим трудом! Но как объяснить им, что это – zapolote

[57] и его не едят даже бедняки, а едят только platano? [58] А такими у них кормят свиней; да и то лишь после того как плоды перезреют – незрелыми даже они их не едят…

Ее размышления прервала делегация – женщины просто светились от счастья! И Кармеле ничего не оставалось, как попытаться изо всех сил изобразить удивление и бурный восторг. С большим трудом ей это удалось, но она молила Деву Марию лишь о том, чтобы ее не заставили немедленно попробовать их подарок… В дальнейшем она собиралась унести бананы домой и выбросить под покровом ночи.

Но у Девы Марии в тот момент, видимо, были дела поважнее – Наталья Петровна сама, отделив от грозди плод и моментально очистив его, поднесла ко рту Кармелы. Отступать было некуда. «О, Святая Дева, ну кто их продал им еще и незрелыми?!  – недоумевала девушка, с отвращением пережевывая вяжущую рот, кисловатую массу. – Еще чего доброго случится расстройство желудка». Тем не менее она через силу заулыбалась и закивала головой:

–  Muchas gracias! Es muy de rechupete! [59] – при этом с ужасом думая: а что за «подарок» ее будет ждать на следующее утро?!

Но на следующее утро на столе наличествовала лишь овсянка…

Однако именно бананы, а не овсянка «добили» ее окончательно.

«Пресвятая Мария, кто бы мог подумать – я докатилась до употребления в пищу desechos … [60] Тяжелые, черные мысли буквально давили и пригибали ее к земле, а на роскошные, лучистые глаза наворачивались слезы… – Ни семья, ни Хорхе никогда не узнают этого – когда я вернусь, то не расскажу им ничего!»

С того дня она решила покинуть эту страну как можно скорее.