Искусство любви

Гораздо реже встречается любовь другого рода. Слова «он любит ее, как самого себя» – чаще всего штамп, пустой звук – но иногда всё же встречаются люди, про которых можно сказать так. Ведь себя

же мы любим бесконечно, безусловно, не правда ли? Со своим телом, руками или ногами мы не сможем поссориться, развестись. Даже покрытую ужасными язвами руку мы никогда не позволим ампутировать – ведь это

наша

рука, и мы будем лечить ее до последнего, не считаясь ни с чем, ведь мы так любим ее!

…У мужчины в жизни много ролей: он рождается сыном, ребенком; вырастает в самца, завоевателя и продолжателя рода; а к концу жизни иные становятся мудрецами, старейшинами… Каждый из мужчин играет свою роль по-разному: порой не нужно побеждать враждебные армии и захватывать чужие территории, чтобы стать «завоевателем». Так же точно и «отцом» можно стать, никого не родив, а всего лишь повстречавшись с женщиной, которая и станет его «ребенком»…

Борис полюбил Кармелу именно так. Может, потому, что он был по натуре более мужчина-отец, чем мужчина-самец? Он частенько представлял ее в старости – ему хотелось ухаживать за ней, если она заболеет, и кормить с ложечки… То, что он может состариться и заболеть раньше нее, почему-то не приходило ему в голову. Поэтому Боря совсем не стремился дарить ей дорогие подарки (хотя Кармеле этого и не требовалось). Он слишком рано посчитал ее своей, слишком быстро «включил» в свою жизнь, и период ухаживания закончился, едва начавшись!

Они разошлись – каждый на свой пост. Борис проводил Кармелу до столовой и отправился в штаб, получать задание на день от дежурного офицера.

…Кармела поднималась по лестнице, не видя перед собою ступенек. Действие любого наркотика рано или поздно заканчивается. Любовная эйфория без остатка исчезла хмурым, свинцовым утром. Мрачные грязно-серые стены, тускло отсвечивающие металлические столы, стук посуды, запах комбижира и моющего раствора…

Немного не дойдя до посудомоечной, Кармела повернула обратно и пошла прочь, не разбирая дороги, не слыша и не видя ничего – ни криков Натальи Петровны ей вслед, ни редких утренних прохожих, ни сигналов объезжающих ее автомобилей, ни кружащихся в холодном осеннем воздухе крупных снежинок, которые ложились на ее волосы легкими белыми бабочками и не таяли…