Искусство. О чувстве прекрасного – ведущие эксперты страны

Об этом он подробно писал родителям и друзьям. Прочесывая огромную выставку художественную, отдал должное единственной вещи. Эта вещь была написана живописцем французским, которого москвичи хорошо знают по Пушкинскому музею. Это Жюль Бастьен-Лепаж, происходивший из Лотарингии, крестьянин по происхождению, участник франко-прусской войны. Писавший, в общем, то, что он хорошо знает и любит. И «Деревенская любовь» из Пушкинского музея – это типичный Бастьен-Лепаж. Очень эффектная реалистическая живопись и такая почвенная Франция. Здесь скромный юноша и девушка, еще не признавшиеся, очевидно, в своем чувстве, хозяйство, пора свадеб, осень. Там храм божий возвышается на заднем плане. В общем, эта вещь концептуально продумана и живописно очень эффектно написана.

Бастьен-Лепаж для русских был очень привлекателен. И вот Нестеров видит там картину, которая его абсолютно пронзает. Это Жанна Д’Арк, внимающая голосам святых. Бастьена к этому моменту уже нет. Он очень рано умирает. Может быть, от болезней, вызванных ранами во время войны. Он уже культовая фигура. А для Нестерова это просто свет из ниоткуда. И мы знаем по его письмам, что он восхищен «Жанной», он восхищен способом изображения.

Он же на самом деле отличный реалист. И он привязан к своему зрительному опыту. Это его родительский дом. Главная модель Жанны – это кузина Бастьена. То есть это, с одной стороны, семейная картина, а с другой – это национальная картина, потому что Домреми, откуда происходит Жанна, – это Лотарингия. Кусок Лотарингии во время франко-прусской войны отрезан немцами, аннексирован. И для французов теперь эта травма очень надолго, и они не случайно снова и снова вспоминают свою святую избавительницу, которая, в общем, играет во французской национальной мифологии роль ту же самую, что Сергий играет у нас. И вот тут Бастьен включает в это изображение видение Жанны. За ее спиной архангел Михаил в золотых доспехах, и две святые женщины, которые и разговаривают с ней.

И сначала просто ты видишь фронтон этого фасада, этого дома, как будто это находится в границах фронтона. И в первый момент я даже не заметил.

А потом ты различаешь среди листвы и побелки этого дома вот это видение. Причем Жанна от него отвернулась. Она их не видит, а мы их видим. И Нестеров возвращается к ней многократно. И такое ощущение, что он влюбляется уже не в картину. Вот что он другу пишет, когда он уехал из Парижа: «На “Жанну” я смотрел, уже не принуждая себя, не как на картину, а на реальное явление, проявившееся в такой дивной форме. Уезжая, я с ней искренне простился, зная, что никогда более не увижу этих тихих голубых очей. Я испытывал состояние влюбленного при прощании со своей милой».

И эффект воздействия Бастьен-Лепажа, потому что это один из топосов, из общих мест и рассказов о художниках, о том, как искусный художник обманул своего зрителя. В данном случае начинающего живописца. И вот тут, в этой католической картине, в этой картине-манифесте французского патриотизма и национализма. А тут же, переходя от голубых очей Жанны, он говорит о том, что Бастьен любит свою родину, именно поэтому у него получилась такая прекрасная картина. И вот это не в меньшей степени, чем духовный климат, который изменялся при Достоевском и Александре III, и влечет, очевидно, нашего живописца к созданию русской версии этого видения заступнику нации. Ну собственно, что у нас происходит в конце XIX века со всеми европейскими народами? Я бы это назвал национализацией христианства. Нас волнует, какой этнической принадлежности был, например, дьякон Стефан, первомученик, или епископ Николай Мирликийских? Да мы даже не знаем этого. А XIX век, когда конструируются те нации, к которым мы себя сейчас относим, – это век, когда мы строим не то, ищем не только средневековое, древнейшее свое наследие, но и пытаемся сделать христианство своим. И Бастьен-Лепаж, и Нестеров этому очень сильно способствуют. Потому что такая абстракция может быть принята в душу, только когда ты видишь то, во что можно влюбиться.

У Нестерова, в отличие от его французского предшественника, намного более реалистический подход. Здесь все-таки иконописность присутствует, несмотря на перспективу, пейзаж. Но все равно вот эта, пришедшая от иконописи плоскостность, например.

Словом «фронтальность» ее нельзя назвать, потому что они стоят в строгий профиль. Но вот эта строгость профиля, Деисус, только без центральной фигуры. Я не думал вот об этой иконной составляющей, но думаю, что она не случайна.