Наверное, еще важный момент жизни Татлина – это его открытие дизайна. То, что мы сегодня называем дизайном. Он первым начал делать стулья, табуретки. Притом он какую-то конструкцию придумывал. Не просто, чтобы сидеть, а чтобы это было удобно, утилитарно. Он стал шить одежду.
Но, к сожалению, как и у многих художников авангарда, его жизнь была очень трудной. И где-то уже с середины 1930-х годов он был отодвинут совершенно куда-то.
Да. Ужасно, конечно. Одна выставка за всю жизнь. Его отстранили от всего, закрыли возможности что-либо делать. И он перебивался какими-то спектаклями, довольно случайными. Но он для себя продолжал. Вдруг вернулся к живописи. И он пишет очень трагические натюрморты. Я бы сравнил эту живопись с поздним Рембрандтом. Абсолютно рядом ложится. Когда каждый мазок, каждое движение кисти выражает какую-то трагедию художника, трагедию человеческую. Это были последние его достижения в искусстве. Он умер в 1953 году.
Прожил довольно долгую жизнь.
Это вообще что-то невероятное было бы.
Художники человеческого тела
Да, действительно, в русском авангарде был такой неожиданный шаг. Может быть, они сами удивились тому, что придумали. Но это было вполне в духе раннего авангарда, когда было глобальное желание пугать публику, эпатировать ее, как-то одеться неожиданно. Все знают желтую кофту Маяковского. Но были ведь и разные другие варианты этого эпатажа. Сегодня они кажутся примитивными и таким детским лепетом. Но в те годы это действительно публику сильно будоражило. Скажем, ходили по Кузнецкому Мосту с красной деревянной ложкой в петлице пиджака. И все были возмущены, публика просто негодовала, полицейские бегали вокруг. И роспись лица была одним из приемов эпатажа.
Сведений об этом достаточно мало, немного было фотографий в газетах того времени, естественно. И вообще, период раскрашивания лиц длился не очень долго. Это 1913 – начало 1914 года.
Война началась, и естественно все эти эпатажи футуристические прекратились. Как, впрочем, и выставки. Известно, что они ходили по улицам, на выставках в таком виде появлялись. И они раскрашивали других людей, не только друг друга.
Есть замечательные фотографические свидетельства, например, портрет Ларионова. На нем, правда, раскраски еще нет, но он вплел себе в челочку какую-то фигурку из сухой травы сделанную. Лицо Натальи Гончаровой расписанное несомненно Ларионовым, он ее не жалеет, надо сказать. На фото можно увидеть, как Ларионов сам себя расписывает через зеркало. А Гончарова расписывает лицо поэта Большакова, который с ними вместе был в этой компании.
Думаю, что акварелью, скорее всего. Других, наверное, средств не было. Я думаю, что это было весело, с одной стороны. А с другой стороны, это был очень идейный шаг. Потому что это их роднило с какими-то древними народами и они, вообще, стремились к архаике. Они хотели подражать искусству примитивному, каким-нибудь африканцам, еще кому-то. То есть это шло еще оттуда. И у них был знаменитый манифест, который они публиковали в конце 1913 года в одном журнале. Он назывался «Почему мы раскрашиваемся»: «Пора искусству вторгнуться в жизнь. Раскраска – это новые драгоценности народные. Мы свергаем золото и каменья с пьедестала и объявляем их бесценными. Татуировка раз и навсегда. Мы раскрашиваемся, и измена переживаний зовет измену раскраски». Ну немножко туманна последняя фраза.