При том Ларионов сопроводил выставку лубка. Он показывал, какая это ценность художественная. Что тоже для тех времен было совершенно новым словом. На картинах Ларионов как бы заимствовал движение какое-то примитивное несколько из этой народной картинки.
Вот ранняя его вещь «Франт». Он тут иронизирует над, молодым человеком в цилиндре и в смокинге. А вот пишет такую смешную вывеску «Шляпы». Это все написано в Тирасполе, где он родился, жил и после часто туда приезжал летом на этюды. Он любил поиздеваться над местной публикой.
Например, целую серию он написал в парикмахерских и сделал из этого произведение искусства. И это было нарочито некрасиво, нарочито примитивно. Это была его позиция. Надо сказать, что эту серию сейчас мы называем неопримитивизмом, он очень сильно укоренился в русском авангарде. И он остался в русском искусстве всего ХХ века.
Да, он учился в Училище живописи, ваяния и зодчества, диплом не получил в результате. Он учился классическому рисованию. И надо сказать, что он был первым русским авангардистом, работы которого купила Третьяковская галерея в 1906 или в 1908 году. Да, это была закупка. И эти работы до сих пор в Третьяковке.
Надо сказать, что Ларионов в своих каких-то манифестах, заявлениях все время отмежевывался от французской живописи. Он говорил, что французы нам не учителя. Мы должны учиться у народного искусства, у примитивов, у детей и так далее. Но если копнуть чуть глубже, мы видим очевидные примеры его не подражания, но как бы влияния французов на него.
Да, он бывал в Париже. Он мог видеть все работы французских художников в Париже. Мало того, в России были коллекции у Щукина и Морозова, где были французы представлены так, как во Франции не представлены. Эти коллекции были доступны для осмотра.
Да, это тоже новое слово абсолютно для тех времен. Кому из академиков придет в голову пошутить над своим каким-то мэтром? Никому абсолютно. А этот – свободный человек. Он свободно мыслит абсолютно. Вот что хочет, то и делает. Притом делает это очень красиво. Например, его знаменитая картина «Парижское кафе», которая была куплена Морозовым и хранилась в России. И он его видел, конечно. И вот как бы к этому «Парижскому кафе» он нарисовал некую такую сцену – «Солдатское кафе». Ну со своим уже отдельным сюжетом. Но общая композиция, все как-то очень близко друг другу. Эта картина была очень знаменита. И в России очень ценили. Она, к сожалению, в 1930-е годы, когда были продажи многих ценных вещей из музеев, была продана в Америку и теперь хранится в Йельском университете, а когда-то ее купил Щукин.
С другой стороны, Ларионов очень любил Гогена. Гоген вообще для русского искусства был образцом в какой-то момент. Можно сравнить свиней Гогена на Таити и свиней Ларионова в Тирасполе. То есть какая-то параллель очевидная абсолютно. Гоген нашел свой примитивный рай на острове Таити. А Ларионов нашел у себя в Тирасполе, на своей родине. Откуда он уехал, но куда он регулярно возвращался. Но он над этим раем тоже иронизировал.
Или красивые силуэты таитянок, которые сидят у Гогена, можно сравнить с полотном Ларионова «Деревенские купальщицы». Название, наверное, не авторское. Он доводит до полного предела некрасивости. Но в этой некрасивости какая-то новая красота появляется. И это тоже совершенно новое слово, когда некрасивое становится объектом эстетики. Никому в голову до этого не приходило.
Да, становится кичем, занимает место красоты. Что, в общем, соответствует эпохе, наверное. Это накануне Первой мировой войны. Разруха какая-то грядет, революция будет потом. Он все это ощущал и чувствовал конечно каким-то нутром.
Или посмотреть на работу Гогена «Ты ревнуешь». А у Ларионова цыганка какая-то бредет по тираспольскому двору, где бегают собачки, свинюшки, какой-то ребеночек.
Роберт Фальк
Можно не обладать очень большим художественным опытом, чтобы в залах картинной галереи, даже издали, безошибочно определять авторство некоторых художников. Один из таких живописцев Роберт Фальк. Он, с одной стороны, художник неброский и не кричащий о себе, но при этом уникальный.