Искуство Западной Европы: Средние века. Возрождение в Италии

Образы, созданные гениальным ваятелем и гениальным живописцем, действительно прекрасны и истинно человечны. Но это образы людей, восторжествовавших над преградами, воздвигнутыми средневековьем, однако еще не расположившихся в завоеванном мире как хозяева. Они утверждают свою власть, но не знают еще, как ею воспользоваться. Куда двинет своего коня непреклонный Гаттамелата? А старцы и юноши Мазач-чо еще не освоились в воздушной среде, обволакивающей их недостаточно равномерно. Да, они могут подчинить себе землю, но они еще этого не осознали: им не хватает разбега.

Как и Джотто, Донателло и Мазаччо опередили свое время, и другим художникам было трудно следовать сразу по новому пути.

Кроме того, изменение социальных условий подчас отражалось на общей направленности итальянского искусства.

Торжествуя над демократиями, множились тирании, множились новые владетельные династии, при дворах которых культивировалось искусство не столько величественное и героическое, сколько утонченное, с уклоном в давно полюбившуюся изысканной социальной верхушке «международную готику».

И наконец, прославление радостей земного бытия нередко в той же верхушке (как светской, так и церковной), приводившее к безудержной погоне за наслаждениями, часто вызывало у простых людей самый страстный протест, принимавший характер все еще не изжитой средневековой мистической экзальтации.

В этот переходный период, идя разными путями, работали многие замечательные мастера. Особенно в Тоскане.

Взглянем на батальные картины флорентийца Паоло Учелло. Брыкающиеся лошади, копья - словно частокол, воины в латах, трубы, знамена. Нам ясно, что надо было художнику людей и коней изобразить во всех позах и ракурсах, которые рождало его воображение, придумывая для них самые смелые и неожиданные сочетания.

Учелло был одержим страстным желанием разрешить сложные проблемы перспективы, доведенные им самим до последней границы возможного. Отсюда и его живописные эксперименты, которые, по-видимому, приводили художника в творческий экстаз.

По словам Вазари, он недели и месяцы не выходил из дому, погруженный в разрешение живописных задач.

«Оставьте меня, нет ничего сладостнее перспективы», - отвечал он обеспокоенным близким.

Увлеченность и полная отдача характерны для мастеров этой эпохи.

Вот, например, уже знакомый нам Андреа дель Кастаньо, гением Мазаччо не наделенный, но с не меньшей, чем он, увлеченностью посвятивший себя передаче телесной объемности. Его подчас грубоватые, но почти всегда ярко выразительные фигуры, в светотени как бы приобретающие для нас осязаемость, выступают словно изваяния, создавая впечатление, будто перед нами монументальная круглая скульптура.

Фра Беато Анджелико. Мадонна с младенцем и ангелами.

Вот картина Филиппо Липпи, монаха и сластолюбца, любовные похождения которого занимали тогдашнюю Флоренцию. В его религиозных композициях нет высокой поэзии, нет величаво-живописного повествования и нет драматизма. Но нас пленяет его мастерство в изображении женских и детских кудрей, крылышек ангелов, тонкоствольных деревьев и дальних скал, интимность и жизнерадостный уют лесных пейзажей,. среди которых он любил располагать фигуры святых.

А вот другой монах, Фра Беато Анджелико - полная противоположность первому, ибо был он действительно набожным и вся живопись его как бы порождение небесных поэтических грез.

Во флорентийском монастыре Сан Марко, где он жил и писал и где каждая келья украшена его кистью (в Эрмитаже есть его фреска из другого монастыря), любуешься его фресками, радуешься певучести их красок и линий. Ритм Фра Беато Анджелико - это словно звук, льющийся из ангельских труб, что сверкают на его картинах, ритм единственный в живописи итальянского Возрождения. Голубые, розоватые тона и позолота. Эта живопись еще близка к иконе, но радость, ее озаряющая, это уже радость от красоты мира земного, реального. То же наслаждение испытываешь, глядя на его большие композиции и на отдельные, подчас крохотные фигуры (как, например, на эрмитажном реликварии), следя за нежным музыкальным аккордом, рождаемым каждой линией, каждым сочетанием тонов.

…Есть такой термин - «валер», обозначающий в живописи оттенки тона или градации света и тени в пределах одного тона. Термин этот заимствован из французского языка, причем в прямом смысле он обозначает «ценность». «Цветовая или световая ценность», точнее, «светосила цвета». Дар создания таких ценностей и их сочетаний в картине и есть дар колориста. Слава решения важнейших проблем колорита принадлежит венецианской живописи, о которой мы расскажем в отдельной главе, ибо Венеция с ее огромным вкладом в развитие искусства - это мир особый, ярко выделяющийся в рамках итальянской художественной культуры.

Масляные краски, изобретенные к тому времени в Нидерландах, сыграли большую роль в овладении колоритом как одной из основ живописи, позволяя смягчать цветовые контрасты, оживлять игрою света цвет, достигать в богато насыщенных цветовых сочетаниях единства тона.