Испанская дивизия — союзник Третьего рейха, 1941–1945 гг.

Осознание ненужности подобных жертв приходило в голову и руководству Голубой дивизии. Ленинград ожесточенно сопротивлялся, а вместо обещанной славы и побед испанцы несли тяжелые потери. Одним из символов смерти стал для них дворец в Павловске: «Интуиция Муньоса Грандеса не подвела. Авторитета перед Ленинградом он не заслужил. Славы не было, кругом была смерть. Три дивизионных кладбища перед полукруглым дворцом Павла I в Павловске продолжали заполняться. Начавшиеся осенние дожди, серое небо, мокрые падающие листья делали похороны еще печальнее. Траншеи превратились в болото, колеса гаубиц вязли, дороги развезло. Вновь пришла rasputitsa»[443].

На солдат противника можно взглянуть с нескольких сторон. По другую линию фронта, в оккупированных Пушкине и Павловске, местное население внимательно присматривалось к новым иноземным пришельцам. В дневнике русской коллаборационистки Лидии Осиповой, которая 25 мая 1942 года перебралась со своим мужем на постоянное жительство из Пушкина в Павловск, 22 июня этого же года появляется следующая запись: «Идут разговоры, что к нам скоро придут испанцы. Знаменитая „Голубая дивизия“. Посмотрим потомков гордых хидальго»[444].

Местным жителям сразу же бросилось в глаза, что, выстраивая свои отношения с населением оккупированной территории, испанцы шли с ним на более тесный контакт, чем немцы. Лидия Осипова, работавшая в 1942 г. в прачечной Голубой дивизии, в своем дневнике так отзывалась о своих новых знакомых: «Испанцы разрушили все наши представления о них как о народе гордом, красивом, благородном и прочее. Никаких опер. Маленькие, вертлявые, как обезьяны, грязные и воровливые, как цыгане. Но очень добродушны, добры и искренни. Все немецкие „кралечки“ немедленно перекинулись от немцев к испанцам. И испанцы тоже проявляют большую нежность и привязанность к русским девушкам. Между ними и немцами ненависть, которая теперь еще подогревается соперничеством у женщин»[445]

.

Хотя в послевоенных воспоминаниях испанские ветераны часто писали о том, что на Восточном фронте они жили впроголодь, местным жителям так не казалось: «Испанцы получают целых два пайка. Один от немецкой армии, другой — от своего правительства, и раздают излишки населению. Население немедленно оценило все испанское добродушие и немедленно привязалось к испанцам так, как никогда не могло бы привязаться к немцам. Особенно детишки. Если едет на подводе немец, то никогда вы не увидите на ней детей. Если едет испанец, то его не видно за детьми. И все эти Хозе и Пепе ходят по улицам, обвешенные детьми»[446].

Ко времени появления под Ленинградом Голубой дивизии Пушкин и Павловск уже целый год находились в оккупации. В этих городах вполне сформировалась немецкая военная инфраструктура. Но испанцы захотели многое сделать по-своему: «Мой (Лидии Осиповой. — Б. К.) банно-прачечный капитан глуп и претенциозен. Но, кажется, добрый человек. Прачечная построена испанским полком не потому, что она необходима ему. Можно было бы свободно обойтись и теми, которые уже имеются у немцев.

А построена затем, чтобы утереть нос немцам, заявившим, что все ресурсы исчерпаны и никакой прачечной построить невозможно. Вот и построили»[447]

.

Общая характеристика испанских солдат и офицеров, которую дает Лидия Осипова, не то что очень негативная, но весьма нелицеприятная: «Солдаты и сержанты — все мальчишки, начиная с 17-летнего возраста. Капитану 27 лет. Повар команды — тореадор. Самый настоящий живой тореадор. Но абсолютно не похож на оперного тореадора. Маленький, верткий, как обезьяна, и по поведению, и по психологии настоящий ребенок. Да и лет-то ему всего девятнадцать. По виду же ему можно дать не больше четырнадцати, зовут Маноло. Мой сержант, т. е. мое прямое и непосредственное начальство, — Хозе, 20 лет. Жулик сверхъестественный. Воришка и бабник. И все сержанты такие. Прачкам невозможно работать от толкотни в прачечной…

А капитана они боятся. Он, совершенно не стесняясь, бьет их по физиономиям. И вообще, мордобой в испанской армии — дело самое обычное. Офицеры бьют сержантов и солдат, сержанты только солдат, а солдаты бьют всех, кого могут. Вот тебе и потомки гордых кабальеро»[448].