Испанский театр "Золотого века". Пьесы (сборник)

За измена? Что с тобой?

Вот предательские чувства!

Равнодушное к бесстрастной,

Ты жестокою пленилось?

Привлекла твое вниманье

Горькая неблагодарность?..

Или красоту ее

В ней суровость возвышает?

Без презренья безразлична,

А с презрением чарует?

Иль презренье не обида?

Иль насмешница не сердит?

Не влекла меня любезность,

А враждебность привлекает?

Не лишает ли жестокость

Дивной силы красоту?

Для меня ужель величье

В том, что низко в ней самой

Ненавистна тирания, —

Как же побежден я ею?

Что же это?.. Не любовь ли?

Неужели тирания

Может быть для нас прекрасной?

Нет, неправда, я не верю!

Это – не любовь – о нет!

Невозможно, чтоб меня

Привлекла бесчеловечность,

А божественность меж тем

Сердца тронуть не могла бы!

Что ж это?.. Не пламя ль это?

Да, мой пыл тому свидетель,

Но ведь лед не зажигает?

Да! Так сердце говорит.

А рассудок отвечает:

Быть не может, невозможно!

Что же это? Что? Желанье?

Но чего?.. Желанье смерти!

Не могу ж любить недуг свой.

Что же будет?.. Страсть к тому,

Что бежит меня жестоко?..

Нет, не допустило б сердце!

Что ж?.. Борьба?.. Нет! Что же это?

Что ты думаешь, душа?..]

Это – низость наших чувств,

Тут вина природы нашей,

Что в надменности своей

Все, что мнится ей высоким,

Подчинить себе стремится.

Увидав, что это сердце,

Неподатливое ласке,

Мучится она желаньем

Победить, хоть трудно это.

А желанье, к сожаленью,

Часто так с любовью схоже, —

Ибо так же страждет, жаждет

И не лишено тех чувств,

Что роднят его с любовью.

[Так рассудок рассуждает —

Недостойная же страсть

Поражает мой рассудок,

Вырывая разум с корнем

И меня лишая силы.]

Но любовь ли это чувство,

[Снег ли, пламя или пепел – ]

Я сгораю, отдаюсь

Власти мстительной любви,

Позабыв покой свободы.

Без надежды, без утех,

Я в безмолвии страдаю,

Сам себя я отдал в жертву

Этим мукам, этой пытке. Сам себе я создал муку,

Страсть моя – как гром небесный,

Что мой разум поразил.

Он утратил власть над сердцем,

И моя слепая страсть

То взлетает так высоко,

То свергается так низко

От суровости жестокой,

Тирании и презренья.

Умираю я… не столько

От любви, как от сознанья,

Что меня влечет не прелесть,

А ее пренебреженье.

Полилья. Слушал я с большим вниманьем,

И совсем не удивляюсь:

Каждый день мы это видим.

Вот пример: я был мальчишкой.

Осенью у нас, бывало,

Собирали виноград.

Все им вволю обжирались…

И тогда мне совершенно

Не хотелось винограду;

А зимой его обычно

В кухню вешали на сушку:

Так, когда висели кисти

Высоко под потолком,

До безумия хотелось

Мне полакомиться ими,

Так что раз полезть я вздумал,

Чтоб достать их, – да свалился

И сломал себе ребро.

Карлос. Для меня не утешенье,

Что естественно дурное.

Полилья. Но, скажите мне, с другими

Ласковей она?

Карлос. О нет!

Полилья. Что ж, они согласья молят?

Карлос. Победить мечтают оба.

Полилья. Скоро свалится, побиться

Об заклад.

Карлос. Но почему?

Полилья. Потому что уж созрела.

Карлос. Как же это?

Полилья. Вот пример:

Верно, вы видали фигу

На смоковнице высокой,

Как в нее швыряли камни,

Чтобы сбить ее, мальчишки?

Чем была упрямей фига,

Тем удары чаще были;

И, конечно, сбили первой

Ту, что всех была спелее.

Здесь случится точно так же:

Крепко держится она,

Высоко еще при этом, —

Вы попасть в нее хотите,

Целятся другие также.

Чем сильней сопротивленье,

Тем сильней паденье будет.

Важно, кто ее поднимет,

Свалится ж она наверно, —

Чем хотите, поклянусь.

Карлос. Граф-отец идет сюда.

Полилья. Да, с ним вместе принц Беарнский,

Также дон Гастон де Фокс.

Карлос. И никто из них не знает,

Как во мне бушует страсть.

Скрыл глубоко под молчаньем

Я змею моих страданий.

Полилья. Это ваш труднейший подвиг:

Страсть скрывать не так легко.

Как, по-вашему, что значит,

Что слепыми называют

Всех влюбленных?..

Карлос. Вероятно,

Потому, что заблужденья

Своего они не видят.

Полилья. Нет, не то.

Карлос. Так почему же?

Полилья. Потому что тот, кто любит,

На слепца всегда похож.

Карлос. Чем?

Полилья. Рассказ свой нудный тянет,

Как и тот о божьей страсти,

Он на каждом перекрестке.

Сцена II

Входят граф Барселонский, принц Беарнский и дон Гастон де Фокс.

Граф Барселонский. Друзья мои, обдумав беспристрастно,

Я должен больше горевать, чем вы:

Мои желанья, просьбы – все напрасно,

Смягчить Диану я не мог, увы.

Не в силах никакие убежденья

Сломить ее слепого заблужденья.

Я власть отца употребить не смею.

Все доводы откинув и презрев,

Лишь о любви заговорю я с нею,

Она впадает в непонятный гнев.

Любовь Диана низостью считает,

И браку смерть она предпочитает!

Я делал все, чтоб образумить дочь,—

Но тут ничто не в силах нам помочь.

Дон Гастон. Вся эта резкость взглядов и понятий

Лишь плод ее усиленных занятий;

Врачом ей будет время неизбежно,

Не следует смотреть так безнадежно.

Граф Барселонский. Быть может, граф де Фокс,

что вы и правы,

Но поощрять вас неудобно мне

Здесь даром тратить время на забавы,

Тогда как вы нужны своей стране.

Принц Беарнский. Сеньор, позвольте мне не согласиться:

Такой каприз не может вечно длиться,